Дух мадам Краул и другие таинственные истории - Джозеф Шеридан Ле Фаню

Леди Мардайкс с радостью выслушала просьбу мужа и охотно повиновалась. Она написала сестрам, приглашая их приехать около десятого – двенадцатого декабря, и те с готовностью согласились. Сэр Оливер, к сожалению, приехать не мог. Его друг, государственный секретарь, поправлял здоровье на водах в Бате, и сэр Оливер считал, что ему тоже не повредит глоток-другой. Модный врач, пользовавший его, согласился с этим и прописал рыцарю графства лечение на водах, о чем тот уведомил супругу, посетовав, что не может провести Рождество в Мардайкс-Холле, со своим задушевным приятелем сэром Бейлом. Но политика – занятие утомительное; она высасывает из человека все соки без остатка, а здоровье, как известно, превыше всего. Должен же государственный деятель привести свой желудок в порядок для рождественского пудинга, черт побери!

Итак, сэр Оливер отправился на воды в Бат. Не знаю, много ли он поглотил воды, но что бургундского он в этом приюте страждущих выпил немало – это факт. К тому же ему довольно часто выпадала честь составлять государственному секретарю партию для игры в вист.

Восьмого декабря обе дамы, леди Хейворт и леди Уолсингэм, в наилучшем расположении духа отправились в путь из Айлингтона. Они намеревались менять в дороге почтовых лошадей; как было принято в те дни, их сопровождал целый штат прислуги.

Леди Хейворт чувствовала себя нехорошо и сильно нервничала, однако яркое солнце, морозный воздух и радостный повод для путешествия вскоре вернули ей бодрость духа. Ее пленяли радужные перспективы, ибо сэр Бейл, при всей его угрюмости, затеряется в веселой компании гостей, к тому же даже он может изредка отбросить мрачный тон и стать приятным собеседником. Карета весело мчалась в долгое путешествие на север. Дамы планировали добраться до места за четыре дня и заранее забронировали в дорожных гостиницах самые лучшие номера.

Глава XXV

Голос за стеной

На третью ночь путешественницы остановились в уютной старинной гостинице под названием «Три монашенки». Постаравшись, они могли бы добраться до Мардайкс-Холла нынче же ночью, ибо ехать оставалось не более двадцати пяти миль. Однако, принимая во внимание слабое здоровье сестры, леди Уолсингэм решила не переутомлять бедняжку и остановиться на ночлег.

Знатные дамы расположились на отдых в самой лучшей гостиной; невзирая на усталость после долгой дороги, леди Хейворт сидела с сестрой часов до десяти, болтая о тысяче разных пустяков.

Леди Уолсингэм была старшей из трех сестер. У нее вошло в привычку повелевать всем и вся в доме, и до сих пор младшие сестры, менее решительные и отважные, пользовались случаем, когда она оказывалась поблизости, и обращались к старшей сестре за советом, взваливая на ее плечи все бремя решений как по серьезным вопросам, так и в мелочах. Справедливо будет добавить, что старшая сестра, по природе своей отнюдь не властная, ни в коей мере не навязывала младшим своего мнения; просто девушки, более слабовольные, привыкли уважать силу характера сестры и повиноваться ее разумным советам.

Сестры пили чай и, когда беседа иссякла, коротали время за книгой, помогавшей забыть об усталости после долгого пути. Наконец настало время леди Хейворт, уставшей сильнее сестры, отправляться ко сну.

Сестры поцеловались на прощание и пожелали друг другу доброй ночи. Леди Уолсингэм, которой пока что не хотелось спать, посидела еще немного в уютной гостиной. Прошло больше часа с тех пор, как сестра удалилась к себе в спальню, и леди Уолсингэм начало клонить ко сну. Она зажгла свечу и собиралась позвонить горничной, как вдруг, к ее изумлению, дверь распахнулась и на пороге появилась леди Хейворт в ночном халате, донельзя перепуганная.

– Мэри, дорогая! – воскликнула леди Уолсингэм. – Что случилось? Ты не заболела?

– Нет, дорогая, – был ответ. – Со мной все хорошо. Я не знаю, что случилось. Просто мне страшно. – Она помолчала, прислушиваясь и глядя куда-то в стену. – О, Мод, дорогая, мне так страшно! Не знаю, что произошло, но случилось что-то очень плохое.

– Не волнуйся так, милая, ничего плохого не случилось. Просто ты уснула и, должно быть, видела дурной сон. Ты спала?

Леди Хейворт крепко уцепилась обеими руками за локоть сестры и испуганно заглянула ей в лицо.

– Ты ничего не слышишь? – спросила она, снова глядя в стену, словно ожидала, что оттуда раздастся голос.

– Что за нелепость, милочка, ты, кажется, до сих пор спишь. Я ничего не слышу; тут совсем тихо. Я не ложилась спать; если бы кто-нибудь шумел, я бы обязательно услышала. Сядь, отдохни. Выпей воды; ты переутомилась, у тебя расшалились нервы. Поведай откровенно, милая сестричка, в чем дело. Ты не хуже меня знаешь, что «Три монашенки» – самая тихая гостиница в Англии. Я не колдунья; если ты не расскажешь, что произошло, я не сумею прочитать этого в твоих мыслях.

– О да, конечно. – Мэри присела и растерянно озиралась по сторонам. – Теперь я ничего не слышу. А ты?

– Ну же, милая Мэри, расскажи, что все это значит, – ласково, но настойчиво упрашивала сестру леди Уолсингэм.

Леди Хейворт сжимала в руках стакан с водой, так и не прикоснувшись к нему губами.

– Да, сейчас расскажу. Мне так страшно! Ты права, мне снился сон, но я его не запомнила. Помню только самый конец, перед тем как я проснулась. Но то, что меня напугало, случилось не во сне, хотя и связано каким-то образом с моим сновидением. Как ты помнишь, вечером я очень устала и, ложась в постель, думала, что засну в ту же минуту. Я и впрямь тотчас заснула и довольно долго спала спокойно. Сколько времени прошло после того, как я ушла?

– Больше часа.

– Да, я, должно быть, спала. Проснулась я минут десять назад. Не помню, как начиналось мое сновидение. Постепенно мне начало грезиться вот что: я стою в нише просторной галереи, расположенной, вероятно, в уютном, но старомодном доме. Стены были обшиты деревянными панелями. Прямо передо мной уходила вниз широкая лестница с тяжелыми дубовыми перилами. В самом начале лестницы, в двух шагах от меня, возвышалась короткая дубовая колонна, на верхушке которой в подсвечнике горела свеча. Кроме этой единственной свечи, другого источника света в галерее не было. Возле колонны, спиной ко мне, стояла, глядя вниз по лестнице, молодая женщина. Судя по ее жестам, я решила, что она разговаривает с человеком, который, не видимый мне, находится этажом ниже. Вскоре я поняла, что женщина терзается невыносимым горем: она била себя в грудь, заламывала руки, в смятении покачивала головой. Но я не слышала