Дух мадам Краул и другие таинственные истории - Джозеф Шеридан Ле Фаню

Сэр Бейл пригласил его позавтракать в Мардайкс-Холле, но Требек отказался. Скот, за которым он намеревался присмотреть, уже прибыл, и пони поджидал его на дороге в Голден-Фрайерс. Словом, старик спешил.

Тогда сэр Бейл, тронув старика за локоть жестом одновременно высокомерным и приязненным, сказал, что ему нужно поговорить с Требеком; тот, мол, сам знает о чем.

Старый фермер исподлобья взглянул на баронета, расхохотался так оглушительно, что в приличном доме его выгнали бы за порог, и заявил:

– Нету у меня никаких расписок.

– Я же знаю, что есть; и Филип Фельтрэм знает.

– Ну и чего?

– Разве вы не понимаете? Я обязан расплатиться.

Старик снова расхохотался и на своем немыслимом говоре велел баронету подождать, пока он сам его не позовет. Сэр Бейл настаивал, однако старик, коверкая слова до неузнаваемости, велел ему отвязаться. Баронет начал злиться, но фермеру лишь делалось все веселее, и наконец, взгромоздившись на лохматого пони, он легким галопом, не переставая хохотать, припустился в Голден-Фрайерс. Добравшись до города, он вошел в обеденный зал «Святого Георгия и Дракона». С порога старик со смехом спросил Ричарда Тэрнбелла, слыхал ли тот, чтобы человек отказывался, когда ему предлагают деньги, или желал расплатиться, когда ничего не должен, а потом поинтересовался, «не поехала ли крыша» у сквайра из Мардайкс-Холла. Однако, по мнению людей, это лишний раз доказывало, что Требек в самом деле, видя, в какой упадок пришла древняя фамилия, из дружеских чувств одолжил или, скорее, подарил сэру Бейлу деньги и, отказавшись от уплаты, желал прекратить всякие разговоры об этом. Одни говорят одно, другие – другое; в чем тут правда – я не знаю.

Подобно тому, как гусеница перед тем, как превратиться в бабочку, съеживается и меняет цвет, так и загадочная перемена, происходившая с Фельтрэмом, от месяца к месяцу все углублялась. Он стал еще более молчалив и угрюм; казалось, его снедает беспокойство и затаенная ярость. Он часами бродил по лесистым склонам гор над Мардайкс-Холлом, что-то бормоча про себя, то и дело подбирал гнилые сучки и ломал их в руках, а потом отбрасывал, расхаживал взад и вперед, топая ногами.

Однажды ночью разразилась гроза. Ветер задувал со стороны Голден-Фрайерса. За окном было черно, как в угольной яме, лишь вспышки молний прорезали непроглядную мглу. У парадных дверей сэр Бейл наткнулся на Фельтрэма, с которым не виделся уже несколько дней. Тот плотнее запахнул плащ и натянул шляпу.

– Нынче ночью я отправляюсь в Клустедд, – заявил секретарь, – и, если все сложится так, как я рассчитываю, сюда больше не вернусь. Мы оба помним о нашем уговоре. – Фельтрэм высокомерно кивнул и вышел.

Сэр Бейл понимал, что его привычная жизнь рухнула. Ему стало дурно, он вернулся в гардеробную. До самого утра он не лег в постель.

Наутро к баронету пришел Том Марлин и рассказал, что поздно ночью он вышел на улицу и заметил, как Фельтрэм отчаливает от берега и под парусом направляется через озеро. Ночь была такая темная, что рыбак тотчас же потерял лодку из виду. Однако ветер был несилен и дул в сторону озера, так что опытному лодочнику не составило бы труда переправиться. Фельтрэм больше не вернулся. Лодку нашли привязанной у Клустеддского причала.

Леди Мардайкс не скрывала облегчения и радовалась как никогда. Сэр Бейл, напротив, впал в меланхолию; вскоре и для его несчастной жены небо затянулось черными тучами.

Глава XXIII

Леди в черном

Вскоре после исчезновения Фельтрэма порог «Святого Георгия и Дракона» переступил незнакомец. Это был человек лет сорока, дочерна загорелый после долгого путешествия и удивительно хорошо сохранившийся для своих лет. Глаза его весело сверкали, темно-каштановые волосы были не тронуты сединой, в доброй улыбке обнажались удивительно белые ровные зубы. Он расспросил трактирщика о местных жителях, выказывая особенный интерес к Мардайкс-Холлу и его обитателям, и внимательно выслушал ответы. Потом он спросил о Филипе Фельтрэме и залился слезами, узнав, что тот исчез из Мардайкс-Холла и даже Требек и другие лучшие друзья не знают, где его искать.

Потом незнакомец попросил Ричарда Тэрнбелла провести его в тихую комнату и, взяв честного трактирщика за руку, произнес:

– Мистер Тэрнбелл, вы меня не узнаете?

– Нет, сэр, – проговорил трактирщик, озадаченно всмотревшись в лицо гостя. – Никак не признаю.

Незнакомец печально улыбнулся и покачал головой, потом тихо рассмеялся:

– А я вас, Тэрнбелл, где угодно узнал бы – хоть на суше, хоть на море. Поднимись вы хоть в Гималаи, поселись в джонке на реке Кантон, нарядись дервишем в мечети Святой Софии – я бы повсюду узнал старого друга и спросил, как идут дела в Голден-Фрайерсе. Но я, конечно, переменился. Вы были несколькими годами старше меня; среди многих других достоинств у вас есть одно преимущество перед молодыми – вы не меняетесь, подобно нам. Много раз я играл в гандбол на дворе «Святого Георгия», мистер Тэрнбелл. Вы часто ставили на меня кружку эля, говорили, что я лучший игрок в «пятерку» и лучший певец старинных баллад на десять миль в округе. В отрочестве вы часто приглашали меня к стойке – тогда аппетит у меня был получше, чем сейчас. В те времена я жил в Мардайкс-Холле и часто возвращался домой в лодке старого Марлина. Жив ли еще старый Марлин?

– О, да, да, жив, – медленно произнес Тэрнбелл, не сводя глаз с незнакомца. – Кто же вы еще, сэр, если не тот мальчик – Уильям Фельтрэм. Ба! Он был лет на семь или восемь моложе Филипа. Но, черт меня… хм, боже мой, неужто вы и впрямь Вилли Фельтрэм? Не может быть!

– Да, мистер Тэрнбелл, я и есть тот самый мальчик, Вилли Фельтрэм, и никто иной. Пожмем друг другу руки, как подобает старым друзьям.

– О, с радостью. – Честный Ричард Тэрнбелл широко улыбнулся и сердечно потряс руку гостя. Оба рассмеялись, и младший из друзей, чувствительная душа, прослезился.

– Расскажите мне вот что, – начал Уильям, когда друзья с удобством расположились за столом. – Теперь, когда нам никто не мешает, расскажите, что случилось с моим братом Филипом. Наш общий друг написал мне, что здоровье его находится в крайне подорванном состоянии. Я сильно тревожусь за него.

– Нет, здоровье-то у него как раз было неплохое, парень он крепкий, любил прогуляться по горам или поплавать на озере; да только разумом, говорят, тронулся, сам не свой стал. И, по правде говоря, в Мардайкс-Холле всем жилось несладко, а ему тем паче. Но это к делу не относится.

– Да, – молвил Уильям. –