Дух мадам Краул и другие таинственные истории - Джозеф Шеридан Ле Фаню

ни одного ее слова. Даже когда она ударила кулаком по перилам и в отчаянии топнула ногой, до меня не донеслось ни звука. Внезапно я поняла, что эта дама мне небезразлична; я наблюдала за ней с благоговением и сочувствием. Но я не знала, кто она; вдруг незнакомка обернулась – о боже! Передо мной предстало лицо Дженет, бледное, залитое слезами, а взгляд был исполнен такой муки… О господи! Никогда его не забуду!

– Фи! Мэри, милая, это просто сон! Чего тут пугаться! Мне снились кошмары в тысячу раз страшнее. Все оттого, что ты сильно переутомилась. У тебя расшалились нервы.

– Но это еще не все! То, что случилось потом, гораздо ужаснее. Или я схожу с ума, или в Мардайкс-Холле происходит что-то чудовищное, – со всевозрастающим волнением говорила леди Хейворт. – Я тотчас же проснулась в сильной тревоге, но и это не самое страшное: нечто подобное я ощущала тысячи раз, пробуждаясь после дурного сна. Я села в постели и собиралась позвонить нашей горничной Уиннифрид. Сердце мое отчаянно колотилось, но вскоре мне стало лучше, и я передумала звать служанку. В эту минуту я услышала тихий голос, приглушенный, словно он звучал за толстой стеной. Он раздавался слева от моей кровати, и мне подумалось, что в соседней комнате плачет какая-то женщина. Плач перемежался горестными восклицаниями, исполненными страха и мольбы. Я с любопытством прислушивалась, спрашивая себя, кто бы это мог быть и что же происходит в соседнем номере. Вдруг среди горьких всхлипов я различила свое имя. Я заключила, что, вероятнее всего, это случайное совпадение: на свете много женщин по имени Мэри. Но любопытство мое разыгралось еще сильнее. Внезапно, глядя на стену, из-за которой раздавались всхлипы, я заметила удивительную вещь. В стене было окно. Я подумала, что, может быть, эта стена хотя бы частично соприкасается с другой комнатой. Я раздвинула занавески и выглянула в окно. Ничего подобного; стена на всем протяжении была наружной. Голос не мог доноситься из-за другой стены, так как она расположена в фасаде дома и двумя окнами выходит на улицу. А вдоль третьей стены, расположенной в головах моей кровати, тянется коридор – я заметила это, когда бежала к тебе.

– Полно, полно, Мэри, нет ничего на свете обманчивее звуков. Тебе просто почудилось.

– Выслушай меня до конца; я еще не закончила. Голос стал отчетливее, постепенно я начала различать отдельные слова. Голос принадлежал Дженет, она окликала по имени тебя и меня, заклинала скорее приехать в Мардайкс-Холл. Ей очень плохо. Да, да, она отчаянно звала и тебя, и меня. Клянусь тебе, это был голос Дженет. Он по-прежнему доносился из-за стены, но теперь я различала каждое слово. Ни разу в жизни я не слышала в человеческом голосе такой муки. Она умоляла нас приехать скорее, не задерживаясь ни на миг, твердила, что без нас она сойдет с ума.

– Успокойся, дорогая, – проговорила леди Уолсингэм, – наша милая сестрица, как видишь, приглашает не только тебя, но и меня; и мне не больше твоего хочется разочаровать Дженет. Уверяю, наутро ты вместе со мной посмеешься над своими фантазиями, а еще вернее, Дженет посмеется вместе с нами, когда мы прибудем в Мардайкс-Холл. Все, что небе нужно, – это принять немного нюхательной соли и как следует отдохнуть.

С этими словами леди Уолсингэм позвонила в колокольчик, вызывая горничную. Успокоив леди Хейворт, она велела ей принять лекарство, проследовала вместе с ней в спальню и, присев в кресло у камина, заявила, что посидит с сестрой, пока та не уснет, и после того останется еще ненадолго, чтобы убедиться, что ничто не потревожило ее сон. Леди Хейворт неохотно легла в постель, но не прошло и десяти минут, как она вдруг привстала, опираясь на локоть, и, приложив к уху дрожащую ладонь, принялась дико озираться.

– Вот она, опять! Слышишь, Мод! Она зовет нас! Умоляет! Больше я не задержусь ни на минуту! – в ужасе воскликнула леди Хейворт.

Она вскочила с кровати и громко зазвонила в колокольчик.

– Мод, – кричала она, обезумев от ужаса, – едешь ты или нет, никакая сила не удержит меня ни на минуту! Я отправлюсь в путь, как только запрягут лошадей. Если ты не поедешь, Мод, помни: во всем, что случится, виновата будешь ты! – С бледным как смерть лицом и испуганными глазами Мэри указывала на стену. – Неужели ты не слышишь?

Вид родной сестры, обезумевшей от таинственного ужаса, поколебал бы и натуру куда менее чувствительную, чем леди Уолсингэм. Она побледнела; в определенных обстоятельствах суеверные страхи бывают гораздо более заразительны, нежели любые другие. На словах леди Уолсингэм стояла на своем, но, как ни пыталась она улыбнуться, лицо невольно выражало охвативший ее ужас.

– Что ж, дорогая Мэри, – произнесла она, – если ты так настаиваешь, не вижу смысла перечить. Ясно, что нервное расстройство не даст тебе отдохнуть. Отправимся же в путь; в Мардайкс-Холле тебе станет спокойнее.

Тем временем леди Хейворт принялась одеваться, второпях натягивая на себя одежду кое-как, с вынужденной небрежностью человека, спасающегося бегством. Леди Уолсингэм приказала запрячь лошадей и собираться в путь.

Стрелка часов приближалась к одиннадцати; однако сопровождавший дам вооруженный слуга – что было отнюдь не лишней предосторожностью по тем временам – полагал, что, если пообещать почтовым кучерам несколько монет сверх установленной платы, они сумеют добраться до Мардайкс-Холла часам к трем утра.

Едва процессия тронулась в путь, как леди Хейворт сравнительно успокоилась. Ей больше не слышался доносящийся ниоткуда голос сестры, однако страх, навеянный потусторонним явлением, не улетучивался.

Леди Уолсингэм пыталась завести с сестрой ничего не значащий разговор, но, не получив ответа, вскоре замолчала. Шел тихий снег, сумрачные поля вдоль дороги подернулись легкой порошей. Леди Уолсингэм то и дело приоткрывала крышку карманных часов и справлялась у кучера о пройденном пути. Хоть она и не утомилась, ей не терпелось скорее добраться до места назначения. Ее заразили страх и тревога сестры.

Глава XXVI

Леди Уолсингэм в растерянности

Даже в те времена дороги в здешних краях были хорошими, лошадей на почтовых станциях давали крепких, сильных, так что, как и предрекал верный слуга, посредством пары-другой шиллингов, уплаченных кучеру, путешественницам удалось добраться до места через считаные часы.

Если нетерпение леди Уолсингэм давало о себе знать в том, что она беспрестанно подносила к уху карманные часы, то тревога ее сестры проявлялась куда менее сдержанно: невзирая на холод и крупные хлопья снега, леди Хейворт то и дело выглядывала в окно и затем, опустившись на сиденье, взывала к сестре, моля об утешении и поддержке.

Вскоре их встретил обворожительный