Книга Гусыни - Июнь Ли

Я почувствовала себя обязанной защитить миссис Таунсенд, но не из-за пренебрежительных замечаний месье Ламбера, а потому, что раньше он проявил внимание к Хелен. Будь у него выбор, он сделал бы звездой фотосессии ее.

– Миссис Таунсенд бесплатно дает мне образование, – напомнила я.

– Иначе твоя комната стояла бы пустой. Ты всего лишь еще один рот за ее столом, еще одна девочка в классе.

– Но она купила мне всю эту одежду. Вы ее видели. Вы ее фотографировали.

– Не сомневаюсь, что ты заработала свой кусок хлеба, – ответил месье Ламбер.

Мне не понравился его язвительный тон, и я промолчала.

Месье Ламбер сменил объектив камеры и спросил, как я отношусь к тому, что меня превращают в светскую девушку.

– Но я не собираюсь становиться светской девушкой, – возразила я и сказала, что учусь в школе, чтобы получить лучшее образование, чем то, которое доступно мне дома.

– Мадемуазель, вы слишком юны, чтобы понимать намерения людей, – улыбнулся месье Ламбер.

Он усадил меня на парусиновый стул рядом с теннисным кортом и вложил в левую руку теннисный мяч, а в правую – крокетный. Он попросил смотреть на мячи так, будто меня завораживает разница между ними.

Сделав несколько снимков, месье Ламбер взял передышку и рассказал, что в Париже и Лондоне пишут, будто я – эксперимент миссис Таунсенд и она планирует превратить меня из свинопаски в дебютантку.

– Жаль, я не додумался привезти тебе один из этих журналов, – сказал он.

– А здесь я могу их купить? – спросила я.

Он пожал плечами и обвел рукой сад:

– Здесь?

Я задумалась, а видела ли эти статьи миссис Таунсенд.

– Она как-то упоминала об отслеживании сообщений в прессе, – сказала я.

– А теперь сохраняй этот взгляд и не двигайся, – распорядился месье Ламбер и сделал несколько снимков.

Он сказал, что поймал кое-что хорошее.

– Что?

– Этот твой взгляд, – ответил он.

Я не понимала, о чем он говорит.

– По-вашему, мне стоит спросить миссис Таунсенд об этих статьях?

Месье Ламбер закрыл объектив крышкой и огляделся. Микер находился на другой стороне теннисного корта, он чистил и точил садовые инструменты. Месье Ламбер взял стул и поставил его рядом с моим, даже слишком близко, но Микер не поднимал глаз, и я не сочла нужным отодвигаться. Фотограф сел и предложил мне сигарету. Я покачала головой, и он закурил сам.

– Вообще-то, на твоем месте я бы не стал читать ничего из того, что о тебе пишут, – сказал месье Ламбер.

– Почему?

– По-моему, ты не похожа на девочку, которая может долго заниматься этим.

– Этим? Чем «этим»?

– Изображать вундеркинда и паясничать на потеху другим.

– Что вы имеете в виду? – задала вопрос я, но только потому, что чувствовала: именно это мне и полагается спросить. Я уже догадывалась, что он скажет, и не знала, хочу ли это услышать.

– Это значит, люди думают, что могут над тобой смеяться. Ты для них – безобидное развлечение, – ответил он. – Если заголовок гласит «Из свинопасок в дебютантки», что, по-твоему, думают о тебе читатели?

Я покачала головой. Возможно, таких вещей лучше не знать. Я задумалась, читал ли эти статьи месье Базен и считает ли он меня безобидным развлечением.

– Ты не думала сравнить, что получили от твоей истории другие люди, а что – ты сама? – спросил месье Ламбер.

Я молча покачала головой.

– Послушай, сегодня я сделал несколько очень хороших твоих снимков, и мне за них заплатят. Но что с этого получишь ты?

Я на мгновение задумалась.

– Я могу сегодня пропустить уроки, – ответила я.

– А я думал, ты приехала сюда ради хорошего образования, – сказал он. – Разве тебе не нравится то, чему ты здесь учишься?

– Ну конечно, нравится, – ответила я, хоть и знала, что он мне не поверит.

– Мадемуазель, вы, без сомнения, очень умная девочка, так что позвольте говорить откровенно. Что ты намерена делать после того, как закончишь свое образование здесь?

– Вернусь во Францию.

– А что потом?

Что делают девочки-писательницы после года в английском пансионе?

Он продолжил:

– То, чему тебя здесь учат… Ты сможешь использовать полученные знания в будущем?

– Да, наверное.

– В качестве кого? Дебютантки?

Мне не понравилось, как месье Ламбер улыбнулся, приподняв уголок рта. Но он был не одинок в своей жестокости. Многие люди хватаются за любую возможность поиграть в кота, который может приласкать мышку, попавшую в его лапы. Был ли месье Ламбер хуже миссис Таунсенд? Во всяком случае, он счел своим долгом развеять иллюзии, за которые я еще цеплялась.

– Месье, вы пытаетесь объяснить мне что-то, чего я не понимаю?

– Ты создаешь хорошую историю для многих людей, и каждый, кто о тебе пишет или фотографирует тебя, получает что-то взамен. Твоя директриса, вероятно, извлекает больше выгоды, чем кто-либо другой. Не удивлюсь, если в ближайшие несколько лет учениц у нее прибавится. Но все эти люди – я отношу к этой категории и себя, – мы как пчелы. Ты для нас не единственный цветок. А как долго цветок может оставаться в цвету? Понимаешь, что я имею в виду?

Я на мгновение задумалась.

– Что мне делать, чтобы стать пчелой, а не оставаться цветком?

– Это не мне решать, – сказал месье Ламбер.

– Значит, лучше вернуться во Францию? – спросила я, зная, что он и на этот вопрос не ответит.

♦

– Вижу, Жак все еще тебе пишет.

Как-то днем миссис Таунсенд вызвала меня в гостиную и показала два письма: одно от Фабьенны, другое от Жака. Вероятно, в тот день Роуз опоздала к приходу почты – я намекнула ей, что, как и она, каждый день с нетерпением жду писем из дома, и она пообещала караулить их для меня.

Я посмотрела на письма в руках миссис Таунсенд. После того как она в последний раз говорила со мной о Жаке, она вела себя так, словно забыла, как я притворялась мертвой. Я не знала, насколько стоит верить в ее забывчивость, хотя после того, как девочки вернулись, они отвлекли бо́льшую часть ее внимания на себя. Как объяснила мне Хелен, они были платными клиентками, а платные клиенты в любом мире важнее объектов благотворительности. Она плохо говорила по-французски, но не обязательно в совершенстве владеть языком, чтобы сказать гадость.

– Есть ли какие-то изменения в твоих отношениях с Жаком, о которых мне следует знать? – спросила миссис Таунсенд.

– У нас все хорошо, – ответила я.

– Значит, он все еще твой парень.

Я кивнула.

– Мне казалось, я ясно дала понять, что у тебя не должно быть парня, пока