Поломка на краю галактики - Этгар Керет

Говоря все это, она отсчитывает банкноты, вытащенные из кошелька.

– Вот. – Она протягивает мне ворох сотен. – Здесь две тысячи. Две тысячи на три недели. Что скажешь?

– Что я скажу?.. – повторяю я за ней, чтобы выиграть время. – Я скажу, что прихожу сюда каждый закат так или иначе. Что курить с тобой гораздо круче, чем курить одному. Что ужасно мило, если ты хочешь платить мне за то, что я провожу с тобой какую-то там четверть часа на набережной в те дни, когда у тебя есть время, но получать деньги за разговор с другом…

– Но в том-то и дело, – говорит она. – Мы не друзья, а через три недели я свалю отсюда, и ты меня больше не увидишь. Эти три недели будут самыми тяжелыми в моей жизни. Ежедневный косяк с тобой поможет мне сделать их чуть-чуть полегче.

Она так и не опустила руку с купюрами.

– Если хочешь, – говорю я, – могу покупать для тебя траву по двести-триста шекелей. Ты столько куришь, что этого тебе хватит на месяц.

– Но я не хочу, чтобы ты мне ее покупал, – говорит она. – Я хочу, чтобы ты со мной курил. И я не хочу держать у себя траву. Я поклялась мужу, что траву больше не покупаю.

– Ты обещала ему, что больше не куришь, – поправляю ее я.

– Я знаю. – Она внезапно начинает плакать. – Но с тобой – это другое. Даже если он узнает, выйдет как будто я встретила тебя на улице и ты как раз курил, так что я тоже закурила. Это не то же самое, что покупать.

Я беру деньги. Я не хочу, чтоб она плакала.

– Ладно, босс, – подмигиваю я ей. – Сделка состоялась. Но две тысячи включают в себя только наркотики. Секс и рок-н-ролл – это сверх.

Теперь она смеется, и смех перемешивается со слезами. Не знаю, что с ней происходит, но все это смахивает на кино. Между нами ничего нет, но все равно я очень хочу ей помочь.

– У меня только одно условие, – добавляю я, запихивая деньги в поясную сумку. – Скажи мне, почему через три недели ты сваливаешь. Ты так это говоришь, как будто не очень рада свалить. И в качестве… твоего подчиненного я имею право знать.

– Я скажу, – говорит она и вытирает лицо рукой. – Обещаю. Но не сегодня.

Будильник у меня в телефоне звонит в одиннадцать. Я чищу зубы, бреюсь и заготавливаю косяк на вечер. Все это с бешеной скоростью. Я еще должен успеть купить чего-нибудь для Лиама и заехать к нему, а уложиться надо в полтора часа. К счастью, он живет в двух шагах от школы. Его мама открывает мне дверь, в розовом спортивном костюме и с кислой мордой.

– Я хотел бы узнать, как дела у Лиама, – говорю я, стараясь сделать вид, будто мне не все равно.

– Жалко, что вы не хотели узнать, как у него дела, вчера, прежде чем его жестоко избили, – говорит она низким голосом, как из канализации. – Я по-прежнему не понимаю, как ребенок может отсутствовать в классе почти час и никто не обращает на это внимания.

Подмывает ответить, что следить за детьми, которые уважают других, гораздо легче, чем за детьми, которые постоянно лгут и убегают. Но я помню вчерашнюю беседу с Маором и вместо этого объясняю покаянным тоном, что ровно в тот же день другой ребенок принес в класс зажигалку и пытался поджечь плакат в коридоре, и из-за того, что я занимался этой экстренной ситуацией, я не сразу обнаружил, что Лиам исчез.

– Я только хотел бы, чтобы вы знали, госпожа Рознер, – говорю я ей, – что я не спал из-за этого всю ночь. Это ужасная ошибка, и я хочу извиниться перед вами.

– Вы должны извиняться не передо мной, – говорит она чуть менее яростно. – Не меня же избили до потери сознания, и не я до сих пор страдаю от боли во всем теле. Вы должны извиняться перед Лиамом.

Она ведет меня к маленькому говнюку, который сидит в постели в спальне своих родителей и смотрит по телевизору японские мультики с роботами, которые играют в футбол против инопланетян. Если не считать легкого отека верхней губы, он, по-моему, совершенно здоров.

– Лиам, – наставительно говорит его мама, – тебя пришли проведать.

– Не сейчас, – говорит Лиам, не отрывая глаз от экрана, – я посреди мультика.

– Он принес тебе подарок, – пытается соблазнить его мама. – Космическое “лего”!

– Ненавижу “лего”! – говорит Лиам.

– Эй, Лиам! – вмешиваюсь я. – Я пришел узнать, как ты себя чувствуешь.

– Я посреди мультика, – говорит он, не отрывая глаз от экрана. – Это “лего” можно вернуть в магазин?

Уже в дверях мама Лиама говорит мне спасибо за визит и добавляет, что завтра придет на встречу с директрисой и с Маором и что не собирается проглатывать это все молча.

– У Лиама трое старших братьев, – говорит она с большим пафосом, – и я как мать никогда не сталкивалась с таким чудовищным случаем: на семилетнего мальчика нападают с камнями и палками – и никто не вмешивается.

Я врубаюсь, что спорить с ней сейчас – последнее дело, и поспешно соглашаюсь. Говорю ей, что, будь я родителем, я бы поступал точно так же.

– У вас замечательный мальчик, госпожа Рознер, – говорю я ей перед уходом. – И, слава богу, он выбрался из этой истории целым и невредимым. Только это и важно.

Прямо с лестничной площадки я отправляю эсэмэску Маору – мол, зашел, мама все еще сердится, но до завтрашней встречи, на мой взгляд, должна успокоиться. Маор не отвечает, и это добрый знак: когда Маор шлет эсэмэски или звонит, это всегда плохо.

День на продленке проходит неплохо, но напряженно. Каждый родитель, забирая ребенка, что-нибудь да говорит: что он волнуется, что так нельзя. Никто не винит меня, больше говорят про нашу продленку в целом и про школу вообще. Мама двойняшек сообщает, что в Портленде при таком количестве детей нанимают как минимум двух воспитателей, а папа Нойи, который служит офицером в морской пехоте и за дочерью всегда приходит в мундире, говорит, что все начинается с семейного воспитания. Я со всеми соглашаюсь и пытаюсь выглядеть подавленным. Мне понятно, что завтра на встрече с Маором будет много крика и угроз. Но, насколько я знаю нашу школу, ничего серьезного не произойдет. Рыжего отстранят от занятий на несколько дней, а если его родители слабаки или фраеры, его, может быть,