Поломка на краю галактики - Этгар Керет

– Я не тороплюсь, – улыбается мама. – Я уже так давно жду, что подожду еще чуть-чуть.

Всю субботу идет дождь. Я под одеялом. Курю без остановки дерьмовую траву, которую Аври продал мне месяц назад, и смотрю ужастики. На исходе субботы звонит Маор. Говорит, что встреча прошла плохо.

– Ты сказал Рознерше, что какой-то ребенок принес из дома зажигалку и устроил бардак и что из-за этого ты не обратил внимания, как Лиам исчез? – пилит он меня. – Она заговорила об этом на встрече, и директриса пошла к Юрию выяснять. Ребенок сказал, что зажигалка вообще была твоя, и из разговора с Юрием директриса поняла, что пожар затушил он. Короче, получилось, что ты врешь.

Он замолкает на секунду и ждет, что я выскажусь в свою защиту. Я тоже молчу. Мне нечего сказать, и сил у меня тоже нет.

– Рознерша и директриса обе завелись, а кроме того, выяснилось, что дедушка Гаври – того рыжего, который бил Лиама, – важная шишка в министерстве образования, так что Гаври нельзя вышвырнуть вон. А Рознерша явилась на встречу злая как собака и жаждала крови. Короче, я сказал им, что ты вылетаешь, поэтому завтра не приходи. В начале марта позвони мне, и я оставлю тебе в секретариате чек на сумму, которую я тебе должен за февраль. И, чувак, в следующий раз, когда будешь врать, ври с умом. Пока-пока.

Маор бросает трубку, и меня это полностью устраивает. Я все равно не смог бы сказать ничего умного по поводу окончания моей работы. Не то чтобы это увольнение с почетом, когда надо произнести речь, а в конце дарят часы. Завтра, говорю я себе, пойду искать другую работу. Может, барменом: ночное время мне подходит больше, а бесплатный алкоголь ничем не хуже тефтелек в томатном соусе. Обидно, когда тебя увольняют, это не вопрос. Ничего приятного, когда говорят, что ты недостаточно хорош. Но на этой работе в продленке за две восемьсот в месяц я бы так или иначе долго не продержался. Интересно, кто-нибудь из детей будет по мне скучать, когда я не приду в воскресенье?

В три часа ночи Аври присылает мне эсэмэску: “Не спишь?” – как будто я его давалка. По телефону он рассказывает, что его бойфренд сегодня вечером прилетел из Амстердама и привез кой-чего хорошего.

– Свежая-свежая, – взволнованно говорит он мне, – он ее только-только высрал. Подбросить тебе?

В четыре он уже у меня, и я отдаю то, что осталось от двух тысяч Акировой, за восемь грамм. Аври говорит мне, что это называется “Ананасный краш”, потому что эта штука такая забористая, что, если выкуришь достаточно, можешь влюбиться хоть в ананас. После его возбужденного монолога мы выкуриваем косяк, и я ни во что не влюбляюсь, но улетаю мыслями далеко-далеко. Я думаю о Равиве, о поганце Лиаме, о маме Лиама в розовом спортивном костюме, которая наверняка не родила его, а просто высрала, совсем как бойфренд Аври высрал для нас “Ананасный краш”. А потом еще немного думаю о Равиве, но в основном об Акировой и об Одеде, ее муже, который теперь не такой уж ей и муж, и о том, что сейчас она чуть ли не единственный луч света в моей жизни, но и она пообещала исчезнуть. Эта штука такая забористая, что я даже не замечаю, как Аври уходит, и в какой-то момент, уже после того, как мусоровоз заканчивает свое дело на нашей улице, я засыпаю.

Встаю как раз вовремя, чтобы принять душ, скрутить косяк и поехать на набережную. Дождь и ветер прекратились, и сегодня наконец-то будет настоящий закат. Когда я добираюсь до скамейки, Акирова уже там – она сегодня рано закончила работу. Первым делом она спрашивает о Маоре и о встрече в пятницу, и я говорю ей, что меня уволили и что, может быть, так даже лучше.

– Теперь ты моя единственная работодательница, – говорю я и вытаскиваю косяк из пачки “Ноблесс”. – И поэтому я решил относиться к нашему бизнесу гораздо серьезнее. Посмотри, какой закат я тебе устроил!

Закат действительно прекрасен, и Акирова молчит. Видимо, ищет слова утешения и не находит. Я говорю ей, что не только закат сегодня премиальный, но и стафф. И рассказываю ей про Аври и про “Ананасный краш”, но опускаю подробности насчет высирания.

– Честно говоря, я курю уже двадцать лет, но настолько классного еще не курил. После нескольких затяжек просто улетаешь.

Даже когда солнце уже зашло, мы остаемся сидеть на скамейке, и я напоминаю Акировой, что она обещала рассказать, почему сваливает. Она смотрит на меня своими умными зелеными глазами. Она совершенно обдолбана, но все равно пытается в меня вглядеться. Улыбается эдак печально и говорит, что тоже увольняется и тоже не по-хорошему. Компания, в которой она работает, представляет несколько мафиозных семейств. И одному из них не только оказывает юридические услуги, но и помогает отмывать деньги. Речь о десятках миллионов, замешано много важных людей. Конкретно Акирова – нет, она узнала случайно и как дура пошла в полицию. Когда туда явилась, не понимала весь размах. Думала, что перевод, который она обнаружила, – одноразовая история. Что причастен только один партнер. Но когда выяснилось, что это серьезно, у нее уже не было выбора. Теперь она государственный свидетель. Приходит каждый день в офис, как будто все нормально. Слушает и собирает все больше материала. И очень скоро, когда все рванет, ее здесь уже не будет, ее включат в программу защиты свидетелей, создадут ей новую личность за границей, и даже она сама не знает где.

– Вчера Одед сказал, что со мной не поедет, – говорит она, пытаясь изображать невозмутимость. – Он очень привязан к своей семье, и исчезнуть – это не для него.

– Я поеду с тобой, – говорю я и внезапно беру ее за руку. – Я поеду с тобой куда угодно, я люблю сюрпризы.

– Ничего себе стафф, – смеется она.

– Тоже правда, – говорю ей я. – Но совершенно без связи, я буду рад поехать. Ты теперь моя единственная работодательница. Когда ты уедешь, это закончится. А новое место, новое начало – это мне в самый раз. Ты представь, вдруг нас отправят на тропический остров? Каждое утро я буду забираться на дерево и вскрывать для тебя кокос.

– Да ты прям завелся. – Она все смеется. – Жалко,