Это снова ты - Алекс Хилл

Фомушкина оглядывается и молчит, преспокойно ожидая продолжения.

– Зовут тебя как? – спрашивает бармен, догоняя ее.

– Ненормальная подойдет. – Женя берет его под руку и позволяет вести себя дальше по тротуару. – Далеко живешь?

– Нет. Минут семь пешком.

– Повезло.

– Уверена? Вдруг я еще больше болен, чем ты?

– Значит… повеселимся на славу! – бесстрашно заявляет Женька, крепче сжимая руку Максима. Он усмехается и забывает об усталости, о которой только и думал еще пять минут назад.

* * *

Плотнее укутываюсь в легкое одеяло и втягиваю носом прохладный воздух. Сознание медленно проясняется, и я резко открываю глаза, осматриваясь. Дверь в спальню закрыта, над ней тихонько гудит работающий кондиционер. Переворачиваюсь на спину, глядя на вторую половину кровати – пусто. Только полоса солнечного света, пробившаяся через щель задернутых штор, лежит на подушке. Похоже, Дима очень старался обеспечить мне долгий и крепкий сон.

Выбираюсь из постели и отправляюсь на поиски Зимина. В прихожей никого, но ключи Димы валяются на полке у входной двери, значит, и он сам должен быть дома. На всякий случай заглядываю в ванную, затем в гостиную и только после открываю дверь кухни. Она залита желтым теплым светом, аромат сладкого теста витает в воздухе. Дима в одних шортах стоит у плиты, переворачивая тонкий блин в сковороде, рядом глубокая миска и раскрытая пачка муки.

– Уже проснулась? – бодро говорит Зимин и добродушно улыбается. – Доброе утро. Точнее, уже обед. Давай умывайся, будем завтракать.

Тихонько выдыхаю, желудок жжет, а в носу щиплет. Дима выглядит так же, как раньше. Согревающий и ласковый, как весеннее солнышко, легкий, как ветерок вечером знойного дня. И мне очень хочется верить, что все настоящее, что это и есть он, беззаботный, сильный и смелый. Тот, кем я могу восхищаться и кого тайком любить, баюкая несбыточную надежду. Замечаю темное пятно на его скуле – след удара: события предыдущей ночи проявляются все отчетливей.

«Я уже прыгнул, просто еще не упал».

Дима снимает блин со сковороды и укладывает его поверх уже приличной стопки на плоской тарелке. Выключает плиту и разворачивается ко мне лицом, скорчив комичную виноватую гримасу.

– Ксю, послушай, насчет вчерашнего… Мне жаль. Правда. Не бери в голову. Я в полном порядке. И я готов поклясться, что больше…

Зажмуриваюсь и до боли стискиваю челюсти. Не могу больше смотреть этот спектакль. Дима сейчас скажет что нужно, подберет успокаивающие слова, лишь бы я отстала. Мы это уже проходили, правда, Саша – ужасный актер, а вот Дима…

– Не прокатит, да? – этот тон, начисто лишенный эмоций, пробегает током по венам.

Смотрю на Зимина, сбросившего с себя сценический костюм и избавившегося от грима. Ему в спину бьют золотистые лучи послеобеденного солнца, но сам он будто покрыт серой тенью. Что мне сделать? Какой шаг правильный? Уж мне ли не знать, каково это, когда насильно лезут в душу, когда тебя вынуждают выкручиваться и постоянно лгать.

– Тебе будет легче, если я притворюсь, что ничего не было? – спрашиваю я.

– Какой в этом смысл, если мы оба будем знать, что ты всего лишь притворяешься? – сухо отзывается он.

– Могу сказать тебе то же самое.

– Справедливо. – Он переводит взгляд на плиту и покусывает щеку изнутри, отчего мышцы на его лице подрагивают. – Есть будешь? Блины должны быть вкусными.

– Мне нужно в душ…

– Иди. Я никуда не денусь.

Коротко киваю и ухожу в ванную. Быстро принимаю душ и, обернувшись полотенцем, направляюсь в гостиную, чтобы переодеться. Натягиваю чистое белье, тонкие пижамные шорты и косо смотрю на футболку Дениса. Недолго раздумывая, комкаю ее и запихиваю в дальний угол сумки. Мытька, развалившийся на диване, внимательно наблюдает за мной и, кажется, по кошачьи ухмыляется. Потом отворачивается и укладывает голову на аристократически сложенные лапы, как бы намекая: «Разбирайтесь. Я не помешаю». Прижимаю полотенце к обнаженной груди, иду в спальню Димы и беру из ровной стопки одежды на полке шкафа одну из футболок. Надеваю ее, словно облачаясь в доспехи, и возвращаюсь на кухню.

Балкон закрыт. Оставляю дверь в прихожую распахнутой, чтобы кондиционер нагнал и сюда немного прохлады. Дима сидит за накрытым столом: стопка румяных блинов, сметана, варенье, сгущенка, две чашки черного кофе. Еще вчера утром я, наверное, растаяла бы от счастья, но теперь… Пир во время чумы.

Усаживаюсь рядом с Димой, кража одежды не остается для него незамеченной.

– Надеюсь, ты не против? – говорю я, потянувшись за кофе.

– Нет. Бери все, что захочешь.

– Только отстань от меня?

– Только не нужно… – Дима проводит ладонью по лицу, видимо, пытаясь подобрать те самые правильные слова.

И я решаю ему помочь:

– …не нужно волноваться о тебе, потому что ты в порядке. А если и нет, то все под контролем. Сам разберешься, без сопливых. Правильно?

– А у тебя неплохо получается.

– Еще бы.

Делаю несколько глотков кофе. Беру первый блин и окунаю его в сгущенку, второй съедаю со сметаной, а третий с вареньем. Вкусно. Правда вкусно. Только сам Дима не притрагивается даже к чашке с кофе.

– Можешь спрашивать, – наконец произносит он.

– О чем?

– Обо всем.

– Зачем? Я примерно понимаю, что ты мне скажешь.

– Вот именно. Ты сейчас сама все додумаешь, и эта история будет казаться хуже, чем есть на самом деле.

Вполне возможно. Вероятно, я уже начала делать это: предположения, выводы, прогнозы. Самое худшее и неутешительное – все собрала. Только смысла в этом немного. Ровно то, о чем вчера в сердцах кричал Дима, он делает и сейчас: пытается успокоить меня, дать то, что нужно только мне, а ему это никак не поможет. Ставлю чашку на стол и поворачиваюсь к Диме, а он поглядывает на меня с новым, но уже как будто понятным равнодушием. Я точно знаю, что всеми любимая схема, которую используют и мои родители – причинение добра, – работает с большой погрешностью. Вскрыть, выдавить, залезть поглубже и все вычистить – через сопротивление, без согласия и разрешения.

– Я не буду пытать тебя, Дим. Не стану скрывать, то, каким я увидела тебя вчера, да и сегодня… то, что ты сказал, пугает, – сбивчиво говорю я, но бросаю все силы, чтобы донести суть. – Я волнуюсь о тебе, потому что ты… ты мне не чужой. И если я могу чем-то помочь или хотя бы просто выслушать то, о чем тебе хочется поговорить, пожалуйста, скажи. Даже Диме Зимину нужен свой Дима Зимин. Почему бы мне не попробовать стать им для тебя? Ты ведь правда был лучшим и остаешься им, если постоянно переживал из-за