Это снова ты - Алекс Хилл

Не уверена, что стою. Ощущения из тела исчезают, эмоции притупляются. Дима прикрывает глаза и отталкивается от столешницы, отодвигает меня с прохода и проходит мимо. Перебираю услышанные слова, острые как осколки и тяжелые как гири. Надежда мертва, никакая магия ее не воскресит. Мы упустили. Упустили еще одного. Как у него получилось скрываться так долго? Как он смог спрятать всех демонов? Сколько их? Кто-то еще в курсе? Хоть кто-то?

Разворачиваюсь, словно в бреду, иду к спальне Димы и вхожу в комнату. Он лежит на кровати, отвернувшись к стене и даже не потрудившись снять одежду. По стенам ползают уродливые тени, в открытое настежь окно шепчет сонный и уставший город: «Плохо. Все очень плохо». Подступаю ближе и забираюсь в постель. Ложусь рядом с Димой и прижимаюсь лбом к его спине, тихо заплакав.

– Прости меня, – хрипло говорит он, переворачиваясь. – Умоляю, прости. Ты не должна была это слышать.

Тянусь к нему, и он, ни мгновения не помедлив, обнимает меня. Сухими губами прижимаюсь к его шее, нащупав бешеный пульс.

– Мне так жаль. Это все неправда, Ксю. Не верь, ладно? Просто ерунда, я не в себе. Сам не понимаю, что несу.

Чушь. Он впервые был честным. Никакой сцены, декораций, образов. Только он один. И я понятия не имею, что с этим делать. Что я вообще могу? Если спасательный круг помогает утопающим, то кто помогает непригодному для работы спасательному кругу?

– Дим…

– Да?

– Можно я сегодня посплю с тобой?

– Конечно, – ласково отвечает он, и вот этому я не верю уже ни на йоту: он пытается меня успокоить, задобрить. Ничего нового.

– Дышать нечем, – произношу прерывисто. Зимин собирается отстраниться, но я не отпускаю. – Нет. Не из-за этого. Корсет. Помоги снять.

Дима на ощупь находит завязки на моей спине и ослабляет их, затем вытаскивает ленту полностью и приподнимается, чтобы стянуть с себя футболку. Бросаю корсет на пол, не смущаясь и не думая ни о чем. Это неважно, не сейчас. Дима одевает меня в свою футболку, стягивает брюки и сам избавляется от джинсов. Укладываемся лицом друг к другу и снова обнимаемся, будто только так можем удержать нечто ценное и еще живое. Ледяные руки теснее прижимают меня к груди, внутри которой бьется испуганное раненое сердце.

– Ксю…

– Спи, Дим. Просто засыпай. Мы оба устали. Нужно поспать.

Глава 10

Ночь почти на исходе. Если присмотреться, то можно увидеть, как медленно светлеет небо, лишенное звезд из-за городских огней. Женя бросает косой взгляд на вход в клуб, докуривая очередную сигарету, и разворачивается, прогулочным шагом удаляясь по улице. Желания возвращаться в людское месиво нет, глупый подвиг Моревой подпортил настроение. Женька не осуждает подругу, не имеет такой привычки, но, думая о ней, делает печальный вывод. Только это чужой выбор, чужие жизнь и предпочтения. Фомушкина уже давно научилась разрешать окружающим делать то, что они хотят, ведь другого и не дано.

Невозможно повлиять на кого-то в полной мере: уговорить, переубедить, направить или исправить. Это обман, видимость желаемого. Все решения принимаются из принципа «Я хочу», даже если человек это опровергает или не понимает. Ксюша, например, пытается увериться, что не хочет ранить Дениса ради него самого, хотя на самом деле она хочет быть хорошей ради себя. Старшие Моревы считают, что не хотят для своего ребенка сложностей, но по-настоящему они хотят элементарного спокойствия. Бабушка Жени старательно показывает, что не хочет потерять сына, а в реальности хочет лишь сочувствия, жалости и похвалы за свои труды и страдания. Отец Жени не хочет жить в трезвом рассудке, потому что сломлен, но на деле он хочет убежать от реальности, ведь, чтобы сделать ее хотя бы терпимой, придется приложить усилия. Существуют ли другие варианты разрешения этих ситуаций? Конечно, существуют, но люди выбирают то, что хотят, прикрывая истинные желания и слабости обстоятельствами, трудностью жизни и ожиданиями других людей. Ксюша может бросить Дэна за пару минут, но тогда ей придется столкнуться с его злобой и обидой. Неприятно. Старшие Моревы могут дать дочери больше пространства, но в этом случае им придется в одиночку справляться со своими страхами и тревогой. Трудно. Бабушка Жени могла бы давно отпустить руку сына, позволив ему решать проблемы самостоятельно, но, если он не справится, обвинения посыпятся на ее седую голову. Обидно. Отец Жени мог бы попытаться хоть раз ухватиться покрепче за спасательную соломинку, протянутую матерью, но зачем напрягаться? И таких примеров масса. Порой людям нужен не выход, не рука помощи, не совет и не свет фонаря во тьме – им нужно решение, принятое только из собственного «хочу»: хочу жить лучше; хочу быть здоровым; хочу быть умным, богатым, успешным, счастливым. И если это решение искреннее, в нем уже достаточно силы для первого рывка. Сладкие речи об общности и важности поддержки, о теории веника, где десять прутиков невозможно сломить, конечно, бодрят, но по-настоящему единственный человек, сопровождающий тебя на протяжении всей жизни, ты сам. И если этого мало, то новости неутешительные.

Женька запрокидывает голову, глядя ввысь. Она хорошо помнит самое важное из своих решений, самое сильное и неудержимое. Это тоже было глубокой летней ночью, незадолго до рассвета. Через пару недель ей должно было исполниться восемнадцать, школа была позади, а аттестат, наполненный сплошь тройками, уже на руках. Сельскохозяйственные поля недалеко от крохотного села в Республике Адыгея казались бескрайними, одиночество всеобъемлющим. Она приехала на бабушкином старом велосипеде к телевизионной вышке и, легко миновав неубедительные ограждения, влезла на самый верх. Воздух был теплым, слезы горячими. Мысли буйными, а ненависть к каждой живой частичке вокруг такой жгучей, что шипела кожа. За полгода до этого Женька уже пыталась покончить с собой, но тогда это был истерический крик о помощи, а не твердое намерение умереть. Лезвия доисторической бритвы отца, запах плесени и хозяйственного мыла в ванной комнате. Удушающий страх и едва уловимый проблеск надежды, что все изменится. Фомушкина хотела напугать отца и достучаться до бабушки. Хотела, чтобы они заметили ее и вспомнили: она всего лишь ребенок, требующий заботы, внимания, жаждущий помощи и поддержки, а не заслуживающий одних упреков и тумаков. Дело было сделано, как только со двора донесся хлопок тяжелой железной калитки и захрустел снег на неочищенной дорожке, ведущей к дому. Боль шокировала, но, увидев глаза родителя, полные