Кризис чужого возраста - Маша Трауб

уехала в Кисловодск и, кажется, прекрасно проводила там время. Тома пошла к Зинаиде Валетовне и попросила новые заказы. Потом, не сдержавшись, вывалила ей все, что накопилось. Зинаида Валетовна выслушала, хмыкнула и выдала деньги – на поездку в город и поступление в институт.

– Я все верну, – залепетала Тома.

– Не надо. Пусть хотя бы у тебя все сложится. Предложат постоянно работать машинисткой или секретаршей – отказывайся. Ни за какие деньги. Иначе так и останешься секретаршей. Это в голове. Учись. Мозги у тебя есть. Нужна будет подработка, обращайся. Но получи высшее образование, – велела Зинаида Валетовна.

Тома всегда считала, что в большой мир, в карьеру, в профессию ее выпустила именно школьный секретарь, а не родная мать. Зинаида Валетовна обеспечивала ее заказами, отправляла посылки, а иногда переводы – пусть немного, но хватало, чтобы дотянуть до стипендии. Тома училась, подрабатывала, в родной город приезжать не хотела. Матери звонила по праздникам – на Новый год или Восьмое марта. Больше двух минут их разговор не продолжался.

Однажды комендант общежития ворвалась в комнату к Томе.

– Тебе звонят. Директор школы. Бегом, я трубку не вешала, – объявила она. – Точно что-то случилось.

Тома бежала вниз по лестнице и думала, что с мамой случилась беда. Упала, сломала ногу, получила сотрясение мозга, да что угодно. Звонку от директора школы она не удивилась – Дарья Борисовна была их соседкой, жила двумя этажами ниже.

– Дарья Борисовна? – крикнула Тома в трубку.

– Да, это я. Зинаида Валетовна умерла, – ответила директриса.

– Как? А с мамой что? – не поняла Тома.

– С мамой все в порядке. Зинаида Валетовна умерла, – терпеливо повторила директриса.

Тома не смогла приехать на похороны, чего так себе и не простила. Или просто побоялась увидеть в гробу свою наставницу, во многом заменившую мать. Принять, что ее действительно нет в живых. И больше не будет заказов, посылок, переводов, поддержки. Умер самый близкий человек, и у Томы не нашлось сил проводить ее в последний путь.

Для Томы Зинаида Валетовна не умерла. Оказалось, она всех клиентов отправила к своей подопечной, обеспечив ее заказами на год вперед. Дальше сработало сарафанное радио – заказчики передавали Тому друг другу, говорили, что она ученица Зины, и это было лучшей рекомендацией. Так Тома смогла окончить институт и банально выжить. С каждым новым заказом не переставая мысленно благодарить Зинаиду Валетовну.

Тома приехала домой после окончания бакалавриата. Дальше нужно было решать – работать или идти учиться в магистратуру. Ее все уговаривали продолжить обучение. Тома хотела посоветоваться. Хоть с кем-то. И приехала домой, к маме.

Тогда, наверное, она впервые заметила, что мама ничего не выбрасывает. Квартира была так захламлена, что стала похожа на мусорку.

– Мам, ты чего? Тут же пройти нельзя! – ахнула Тома.

Мама обиделась и не ответила.

Тома пыталась хоть немного разобрать накопившиеся вещи – старые сковородки, чашки и тарелки со сколами, блюдца с трещинами. Мама не разрешала их выбрасывать, чуть ли не со слезами прижимала к груди и рассказывала, как ей дорога эта чашка или это блюдце. Тома нашла в шкафу старые пеленки, уже давно выцветшие, сгнившие на складках. Мама взяла их в руки и долго гладила. Говорила, что эти пеленки ей подарили в роддоме, когда родилась Тома. Ей они казались прекрасными. Как можно вынести их на помойку? Теплые, байковые, нужно прогладить с двух сторон и после этого завернуть младенца.

Тома не помнила тепла пеленок, зато помнила холод кровати зимой. Тонкое одеяло, плоскую подушку. Ей всегда хотелось сбежать. Не из дома, а от пронизывающего до костей холода зимой и изнуряющей, доводящей до исступления жары летом. Из города, в котором никогда не было средней температуры, хотя бы немного комфортной. Жизнь в их городке всегда была тяжелой, с каждодневными, ежеминутными преодолениями. Дойти до остановки в жуткий мороз, еще полчаса ждать автобус, уже забитый пассажирами и казавшийся резиновым. Каждый день дорога в школу превращалась в испытание – доехать, дойти, потом вернуться домой, где снова нет шанса отогреться. Ноги становились ватными, чужими. Руки тоже не слушались. Хотелось залезть в кровать, накрыться кучей одеял и уснуть до мая, когда становилось сразу жарко, будто вдруг провидению удалось раскочегарить печь. Но облегчения долгожданное тепло не приносило. Опять, теперь уже обливаясь по́том, идти до остановки, стоять в очереди на автобус, втискиваться в него, вдыхая запах чужого пота, смешанного с собственным. Мокрая футболка, противно липнущая к телу. Приходилось ее оттягивать на груди, чтобы не проглядывал мокрый лифчик. Под грудью всегда оставалась мокрая полоса.

Тома ненавидела свое детство, автобус, школу, дорогу, квартиру. Она хотела жить без преодолений. Чтобы из крана всегда текла горячая вода, именно горячая, почти кипяток, а не чуть теплая, как у них. А иногда вообще никакой воды не было – опять авария. Прорвало трубы. Сколько их ни латали, толку никакого. Трубы прорывало от старости, плохого обслуживания, холода, да от чего угодно. И весь дом терпеливо сидел или вообще без воды, или опять грели холодную в кастрюлях и переливали в тазики, чтобы помыться. Да, Тома мечтала жить в квартире, где всегда есть горячая вода. И холодая тоже. Просто чтобы вода, любая, текла из крана. А батареи грели зимой, и не приходилось бы включать обогреватель. У Томы от него всегда невыносимо болела голова, в горле першило. Утром она просыпалась от звонка будильника, но в голове нестерпимо колотил молот. И весь день находилась будто в вате, сверху замотанная еще и марлей. От головной боли подташнивало. Тома хотела забыть, что в ее жизни когда-то был обогреватель. И жить в месте, где не приходится страдать от пронизывающего холода зимой и изнуряющего летнего зноя.

В младшей школе они читали текст про времена года, но что это такое на самом деле, маленькая Тома понять не могла, как ни пыталась. Как и ее одноклассники. У них в городе не было весны или осени. Только лето и зима. Тома, уезжая из городка, объясняла себе и другим это решение именно так – хотела увидеть весну и осень. Мать крутила у виска – сумасшедшая. Подруги хмыкали – все хотят другой, лучшей жизни. Зачем придумывать оправдание, тем более такое нелепое? Только Зинаида Валетовна ее сразу же поняла.

– Это очень красиво. Я всегда любила осень, – призналась она. – Когда в парке вся земля устлана ковром из листьев и можно набрать букет. А еще каштаны. Можно ходить и пинать листья, собирать каштаны. Или набрать кучу листьев в