Меркьюри - Эми Джо Бернс

– Уэйлон… ― обронила Марли, чувствуя, как потеют ладони.

– После тебя.

Она поднялась на одну перекладину, затем на другую, на третью… и так пока не взобралась на трехметровую высоту, которая ощущалась как все десять метров. Пообещав себе ни за что не струхнуть, Марли полезла впереди Уэйлона на самый вверх.

Ступив наконец на крышу, она почувствовала под ногой твердую поверхность из шлакобитумной смеси. Запах смолы смешивался здесь с витающей в воздухе сладостью…

– Я знаю, что это за место! ― воскликнула Марли, сдергивая с головы каску. ― Это фабрика печенья!

Уэйлон кивнул.

– Твой первый большой заказ. Ну, не считая церкви, разумеется, – подколол он и расплылся в улыбке.

Марли покраснела: между ними это было необсуждаемым воспоминанием.

Уэйлон указал рукой в дальний конец крыши у большой вытяжной трубы. Там уже было расстелено покрывало и заставлено тарелками с сэндвичами из любимого магазинчика Марли, с сахарным печеньем, а также двумя банками светлого пива Rolling Rock.

– Как же тебе это удалось? ― удивилась Марли.

Они никуда не ездили на медовый месяц. Не хранили в морозилке верхушку свадебного торта, приготовленного Рут[34]. Единственным подарком на годовщину был для них общий бизнес, куда они полностью вложились, да еще, пожалуй, сын, оставленный на ночь у подруги.

– Не без помощи, конечно, ― ответил Уэйлон. ― Здешняя секретарша очень тебя любит.

Наклонившись, Марли провела ладонями по слою грубого каменистого шлака. Битум под ним разогрелся на солнце. Здесь, далеко от родительского дома Уэйлона, она испытывала гордость, что тоже представляет семейство Джозеф, которые внесли свой вклад в строительство чего-то столь прочного и надежного. Они сели с Уэйлоном рядышком у края крыши и стали любоваться закатом.

– Вон то, и вот это, и вон то еще… ― Перед ними распростерся городской пейзаж с множеством промышленных предприятий, и Уэйлон указывал жене на те крыши, что перекрывал с отцом и братом.

Джозефы основательно закрепились в этом городе, в абрисах его крыш и силуэтах домов, в его защите от всякой непогоды. Глядя на эту суровую черноту крыш на фоне золотистого неба и светло-лиловой короны уходящего светила, Марли поняла, что больше никогда за всю оставшуюся жизнь не увидит ничего столь прекрасного, столь глубоко личного и столь беспредельного. Вместе с Уэйлоном они создали Тео. И это тоже было их творение.

– Вот это, ― Уэйлон обвел рукой городской пейзаж, ― самое лучшее в нашей жизни. И ты заслуживаешь того, чтобы этим любоваться.

Марли открыла было рот, чтобы сказать спасибо, но слова не выходили. Совсем не так она когда-то воображала свое будущее, тем не менее она успела уже обжиться в этом мире, врасти в него, сделать своим собственным.

И все же Марли не могла не задаться вопросом: может ли оказаться призванием та жизнь, которую она сама бы ни за что не выбрала?

И то ли надо поблагодарить мужа, что сделал ей такой подарок, то ли все это она подарила себе сама?

– Я знаю, этот год выдался тяжелым, ― сказал Уэйлон. ― Но для меня он был самым счастливым в жизни.

Он приподнял ее, поставив рядом с собой на колени, так что их глаза оказались совсем близко. Он был таким красивым и юным, таким сильным и нежным ― и все таким же нерешительным, как тот Уэйлон на крыше возле кладбища, который боялся забрать то, что, по его мнению, принадлежало брату. Отголоски тех, кем они тогда были, по-прежнему витали вокруг них, точно пепел.

И сейчас их притяжение друг к другу сделалось еще сильнее.

Уэйлон взял ее ладони в свои:

– Я так крепко люблю тебя, до боли. Но ты сама счастлива?

– Что ты имеешь в виду?

Душа у Марли распахнулась сейчас так широко, что, казалось, могла вместить целый город. Порой она ощущала собственное счастье, как угасающий закат, прекрасный, но далекий пейзаж, который она могла лишь лицезреть, им не владея.

– Я хочу сказать, что и моя жизнь, и моя профессия, и моя семья ― все это легло на тебя.

Уэй чувствовал себя виноватым, что был таким и не умел дивиться чудесам, которых не видел. В глубине души Марли догадывалась, что, став матерью в столь юные годы, она заплатила куда бо́льшую цену, чем Уэйлон. Впрочем, она считала, что такие вещи не поддаются измерению. Во что превратится любовь, если начать ее сопоставлять?

«Ты ― рассказчица этой истории, ― напомнила она себе. И от того, как замечательно все складывалось, Марли испытывала гордость. ― Ты ― Марли, которая осталась».

– Может быть, кто-то считает, что мы с тобой все сделали не так. Но, Уэйлон, я бы ни за что не хотела что-то менять. Ведь главное ― что мы вместе. ― Марли опустила голову ему на грудь. ― Поверь мне.

– Я верю. И доверяю свою жизнь.

– А я тебе – свою.

Говорили они серьезно и искренне, потому что были так молоды и так изголодались друг по другу. И время их недолгой свободы потихоньку истекало. Им хотелось законсервировать это ощущение возможностей, поймать их и задержать, пока они не обернулись сожалением.

Уэй поднял руки Марли над головой, стянул с нее блузку. От легкого вечернего ветерка ее обнаженная кожа покрылась мурашками. Уэйлон провел большими пальцами по слегка выступающим ребрам, покрыл поцелуями шею, зашептал ее имя. Марли казалось, будто она парит над крышей, удерживаясь за нее лишь тем, что цепляется ногтями за спину Уэйлона.

Они опустились на покрывало. Они были одни и могли не торопиться. И у них так и не нашлось времени на ужин.

В ту ночь Уэйлон сделал Марли подарок: она могла стонать и кричать, как ей хочется. Наконец им не нужно было спешить, не нужно было сдерживаться и таиться. Уэй любил ее снова и снова, и все равно никак не мог ею насытиться. Он энергично двигался в ней, пока Марли не начинала пронзительными криками оглашать все вокруг. Наконец, в сладком изнеможении, они заснули, и Уэйлон разбудил ее перед рассветом, чтобы Марли увидела просыпающееся за городом солнце.

Глава 16

Так Уэйлон и Марли прожили в браке два года, потом четыре. Их семейные отношения складывались как-то сами собой ― как песок постепенно оседает на дне сосуда, прежде чем затвердеть. И стать крепким, как валун, и таким же недвижимым. Они все так же любили друг друга ― в этом не было ни малейших сомнений. Однако в их жизни, предполагавшей определенные планы на будущее, поселилась инерция.