Маленькие мужчины выросли - Луиза Мэй Олкотт

озарил ряды поэтов сияющей улыбкой, а те даже в стеклянном заточении разделили с ним блаженство первой розовой зари бессмертного чувства, столь хорошо знакомого им всем. Но Деми был юношей благоразумным и не бежал впереди паровоза. Он сам до конца не понимал, к чему влечет его сердце, и спокойно выжидал, пока чувство, готовое расправить крылья, выберется из кокона и устремится к свету на поиски пары. Он ничего не сказал – карие глаза говорили за него, открывая подспудный смысл маленьких спектаклей, в которых они с Элис Хит так здорово играли вместе. Она сидела за книгами в надежде с отличием закончить учебу, а Деми, в свою очередь, пытался добиться того же в более обширном колледже жизни, где всякого ждет либо медаль, либо поражение. Деми нечего было предложить Элис, и он, по натуре скромный, самого себя считал не лучшим подарком – а потому хотел для начала научиться зарабатывать на кусок хлеба и получить право заботиться о любимой женщине.

Никто не догадывался, что эпидемия коснулась и Деми, – разве только Джози, но та, побаиваясь брата (а он был страшен в гневе, если сестра слишком ему докучала), разумно решила наблюдать за ним, точно кошечка, при малейшем признаке слабости готовая к прыжку. По вечерам Деми взял привычку меланхолично наигрывать на флейте, сидя у себя в комнате, – инструменту он поверял все свои чувства и вдыхал в него робкие надежды и страхи, что гнездились в сердце. Миссис Мэг, погруженная в домашние хлопоты, и Дейзи, безразличная к любой музыке, кроме мелодий Натовой скрипки, на эти камерные концерты внимания не обращали, зато Джози частенько бормотала с лукавым смешком:

– А Дик Свивеллер мечтает о Софи Уэлкс[49]. – И выжидала подходящей минуты: наконец она отомстит Деми за все обиды, ведь он нередко принимал сторону Дейзи, когда та отчитывала непоседливую младшую сестрицу.

В тот вечер Джози представилась такая возможность, и девочка сполна ею воспользовалась. Миссис Мэг обметывала петлю, Деми беспокойно бродил по комнате, и тут в кабинете громко захлопнули книгу, послышался нарочитый зевок – и вошла ученица, в которой сонливость явно боролась с озорством.

– Что-то плохое обо мне говорили? – поинтересовалась она, присев на ручку кресла.

Мать поделилась с ней добрыми вестями. Джози искренне им порадовалась, а Деми с милостивым видом принял ее поздравления – тогда сестра решила сбить с него спесь и добавить ложку дегтя в его бочку меда.

– Вы вроде бы обсуждали пьесу… Кстати о ней: я подумываю исполнить кое-какую песенку, для забавы. Как тебе?

Она уселась за пианино и затянула на мотив известной песни «Кэтлин Мавурнин»:

– Прекрасная дева, как выразить мне

Любовь, что пылает в несчастной груди?

Увидев тебя, точно в сказочном сне,

Мечтаю всю жизнь я с тобой провести!

Дальше петь не стала, но Деми, багровый от гнева, тотчас бросился на нее, а ловкая попрыгунья сновала между столами и стульями, спасаясь от будущего партнера «Тайбера и компании».

– Обезьянка бессовестная, как ты смеешь рыться в моих записях?! – вопил сердитый поэт, безуспешно пытаясь поймать негодницу, а та металась в разные стороны и дерзко размахивала перед братом листом бумаги.

– Не рылась я! Нашла в словаре. Нечего бросать мусор где ни попадя. Неужто не понравилась песенка? А я старалась!

– Я тебе такую песенку задам, если будешь лезть в мои вещи!

– Попробуй поймай!

Джози умчалась в кабинет, чтобы вволю препираться с братом, ибо миссис Мэг уже укоряла их:

– Дети, дети! Не ссорьтесь!

Когда Деми ворвался в кабинет, злополучный листок уже горел в камине, и юноша тотчас успокоился, коли яблоко раздора исчезло.

– Ну и хорошо, что сгорел, мне он без надобности – просто сочинил куплетик для одной барышни. Но больше моих бумаг не трогай, иначе возьму назад свой совет: я сегодня уговаривал маму позволить тебе играть на сцене, сколько вздумается.

Страшная угроза мигом остудила пыл Джози, и она сладким голоском попросила брата пересказать свои слова. Дабы пристыдить ее, Деми уступил просьбе – и благодаря искусству дипломатии приобрел верную союзницу.

– Милый мой! Больше никогда не стану тебя дразнить, пусть ты и чахнешь по своей ненаглядной день и ночь. Раз ты на моей стороне, я встану на твою и ни словечка не выдам. Погляди! Я тебе принесла записку от Элис. Ну как, сойдет за примирительный дар? Успокоит оскорбленные чувства?

Глаза Деми сверкнули, когда Джози протянула ему сложенный треугольником листок, но юноша догадывался о содержании и решил проучить сестру – она прямо опешила, когда он сказал бесстрастно:

– Это пустяк – наверное, пишет, пойдет ли завтра с нами на концерт. Прочти сама, если хочешь.

Джози, как и любая женщина, склонная к противоречиям, потеряла к записке всякий интерес и равнодушно протянула брату, однако не спускала с него взгляда, пока он невозмутимо читал две строчки, а затем бросил послание в огонь.

– Вот как! А я думала, ты дорожишь каждым словом «прекрасной девы». Разве ты к ней равнодушен?

– Нет, конечно, ее все любят, но «чахнуть по ненаглядной», как ты изволила выразиться, – это не обо мне. Послушай, глупенькая: пьесы настроили тебя на романтический лад, а раз мы с Элис иногда играем влюбленных, ты и вбила себе в головенку эдакую чепуху. Не ищи того, чего нет, лучше занимайся своими делами, а мои предоставь мне. Я тебя прощаю, но больше так не делай – это дурновкусие, а королевы театральных подмостков ведут себя достойно.

Последняя фраза добила Джози: она смиренно попросила прощения и отправилась в кровать, Деми тоже ушел к себе, убежденный, что и сам встал на верный путь, и любопытную сестру направил. Впрочем, если бы он видел, с каким лицом она слушает тоскливую мелодию его флейты, он бы не был столь уверен – презрительно фыркнув, хитрая лисичка произнесла:

– Ха! Меня не обманешь. Я-то знаю: Дик поет серенады Софи Уэлкс.

Глава одиннадцатая. День благодарения Эмиля

«Бренда» мчалась на всех парусах, поймав крепчающий ветер, и на борту ликовали, ибо долгое плавание подходило к концу.

– Четыре недели, миссис Харди, и мы вас угостим чаем, какого вы еще не пробовали, – пообещал второй помощник Хоффман двум дамам в защищенном уголке палубы.

– Жду с нетерпением, а еще больше – ступить наконец на твердую землю, – с улыбкой призналась старшая: Эмиль был у нее любимцем, да и как иначе, ведь он окружал вниманием жену и дочь капитана, единственных пассажирок на борту.

– И я, даже если придется