Маленькие мужчины выросли - Луиза Мэй Олкотт

носить туфли вроде китайских джонок[50]. Я столько раз спускалась и поднималась, что останусь босиком, если не поторопимся, – засмеялась Мэри, дочь капитана, показала потрепанные ботиночки и с благодарностью поглядела на юношу, сопровождавшего ее во время прогулок по палубе.

– В Китае такие маленькие поди поищи, – с галантностью моряка ответил Эмиль, мысленно решив тотчас же после прибытия отыскать прелестнейшие туфельки в стране.

– Даже не знаю, дорогая моя, как бы ты совершала моцион, если бы не ежедневные прогулки с мистером Хоффманом. Молодым людям нужно побольше двигаться, а вот старушкам вроде меня здесь самое место, когда погода хорошая. Как думаете, будет шторм? – спросила миссис Харди, встревоженно глядя на запад, где алел закат.

– Разве только ветер поднимется, мадам, тогда и мы поплывем веселее, – ответил Эмиль, знающим взглядом окинув судно.

– Прошу, мистер Хоффман, спойте! Приятно насладиться музыкой в это время дня. Мы будем по ней скучать, когда сойдем на берег, – уговаривала Мэри чарующим тоном, который и акулу бы вынудил спеть, если бы та умела.

Все эти месяцы Эмиль нередко благодарил Бога за свое дарование, ибо оно скрашивало долгие дни и делало сумерки счастливейшим временем дня, если ветер и погода соответствовали. Он с готовностью настроил свой рожок, прислонился к лееру подле девушки и затянул любимую песню, глядя, как ветер развевает ее каштановые локоны:

– А мне бы ветра посвежей,

Покрепче парусов,

Корабль молнии быстрей,

Радушней берегов!

Привольна жизнь у моряков,

Им по плечу любое.

Для них вода что дом родной,

Могила – дно морское.

Едва затих его чистый, сильный голос, как миссис Харди воскликнула:

– Что это?!

Острый взгляд Эмиля тотчас уловил облачко дыма над люком, где дыма быть не должно, и сердце юноши на миг замерло в груди, а в голове промелькнула страшная мысль: «Пожар!» Он взял себя в руки и отошел, буркнув:

– Здесь курить запрещено, пойду остановлю нарушителя.

Едва скрывшись из виду, он изменился лицом, прыгнул в люк и подумал, кривя губы в невеселой улыбке: «Если пожар, то и вправду попаду на дно морское».

Вскоре он поднялся, едва не задохнувшись от дыма и побледнев, насколько может это сделать загорелый человек, однако же сохранил спокойствие и доложил капитану:

– Пожар в трюме, сэр.

– Не пугайте женщин, – тотчас скомандовал мистер Харди, а после оба отправились выяснять, насколько силен коварный противник и получится ли его одолеть.

Груз «Бренды» мог в любую минуту вспыхнуть как спичка, и, несмотря на потоки воды, вылитой в трюм, тотчас стало ясно: корабль обречен. Из всех щелей на палубе просачивался дым, а поднявшийся ветер превратил тлеющий огонек в бушующий пожар, и страшной правды было уже не скрыть. Миссис Харди и Мэри храбро приняли тяжелую весть: покинуть корабль они должны по первому же приказу. Спешно подготовили шлюпки, матросы исправно заткнули все отверстия, через которые мог проникнуть огонь. Вскоре несчастная «Бренда» превратилась в плавучую печь, и для всех прозвучал приказ: «В шлюпки!» Разумеется, женщин пустили первыми – к счастью, судно было торговое и больше пассажиров не было, поэтому паники не возникло, и шлюпки одну за другой спускали на воду. Та, в которую посадили женщин, осталась неподалеку от корабля – капитан покидал судно последним.

Эмиль оставался с ним, пока не приказали уйти – он подчинился неохотно, но поступил правильно, ибо стоило ему сесть в шлюпку, что качалась на волнах внизу, полускрытая облаком дыма, подсвеченная пламенем мачта вдруг с грохотом рухнула, выбросив капитана Харди за борт. Он всплыл из-под обломков, и к нему тотчас направилась шлюпка – Эмиль бросился в воду и спас бесчувственного капитана. Пришлось молодому человеку взять командование на себя, и он приказал грести из последних сил, ибо в любую минуту мог случиться взрыв.

Остальным шлюпкам ничего не грозило, и они остановились посмотреть на поразительное и страшное зрелище – корабль, пылающий посреди моря; огонь озарял тьму алым и отбрасывал отсветы на водную гладь, по которой плыли хрупкие лодчонки с бледными от страха людьми – все они провожали взглядом обреченную «Бренду», а та медленно погружалась в свою водную могилу. Однако никто не застал ее конца, ибо ветер вскоре разметал наблюдающих в разные стороны, и некоторым суждено было увидеться лишь тогда, когда море вернет своих мертвецов.

Шлюпка, за судьбой которой нам предстоит следить, к рассвету осталась одна, и уцелевшие осознали всю опасность своего положения. На судно погрузили, сколько успели, еды, воды и прочих необходимых для удобства и выживания средств, но было совершенно очевидно: на серьезно раненного мужчину, двух женщин и семерых матросов запасов не хватит – им отчаянно требовалась помощь. Только и оставалось надеяться на встречу с каким-нибудь кораблем, но бушевавший всю ночь ветер сбил их с курса. И все же несчастные цеплялись за эту надежду и коротали мучительные часы, глядя на горизонт и подбадривая друг друга предсказаниями о скором спасении.

Второй помощник Хоффман показал себя храбрым и благородным человеком, хотя неожиданная ответственность и давила тяжким грузом на его плечи, ибо состояние капитана казалось безнадежным, отчаяние его супруги разрывало ему сердце, а слепая вера юной барышни в его способность всех спасти не позволяла дать слабину. Матросы с готовностью подчинялись его приказам, но Эмиль знал: голод и безысходность могут превратить их в дикарей, и тогда ему придется взять на себя тяжкую обязанность. И вот он положился на собственную храбрость, держался мужественно и так бодро говорил о несомненном спасении, что все невольно потянулись к нему за помощью и поддержкой.

Первые сутки прошли более-менее благополучно, но к третьим картина нарисовалась мрачная и надежда стала таять. Раненый бредил, его жену терзали тревога и беспокойство, а дочь ослабла от голода – свою половину сухаря она отдала матери, а своей долей воды смочила пересохшие от жара губы отца. Матросы забросили весла и сидели, погруженные в угрюмые думы, в открытую обвиняли новоявленного капитана в том, что он не последовал их советам, а кто-то требовал больше еды – все они излучали опасность, ибо лишения и боль пробудили в людях животное начало. Эмиль старался по мере сил, однако он был всего лишь смертным, и ему оставалось только устремить изможденное лицо к безжалостному небу, которое не пролило ни капли дождя, чтобы утолить их жажду, или к бескрайнему морю, но тоскующие глаза не заметили ни единого судна. Он весь день пытался поддержать и утешить других, хотя его самого терзали голод и жажда, а на душе тяжким грузом лежал растущий