Дураки все - Ричард Руссо

Он раздал с полсотни визиток, когда ему указали, что девиз, напечатанный под его фамилией, выглядит как-то не так: “Мы не будем счастливы, пока вы будете счастливы”. Реймер вчитался, поначалу не в состоянии сообразить, в чем подвох. Стоп. Не хватало второго “не”. Как такое случилось? Он тут же позвонил в типографию, надеясь, что получит право на благородный гнев, но в глубине души опасаясь, что облажался он, а не они.

– Я напечатала ровно то, что вы нам дали, – заявила ему девица по телефону. – Тут так и написано: “Мы не будем счастливы, пока вы будете счастливы”.

Реймер умудрился перепутать две фразы. Но как же вы не увидели, что тут что-то не так? – спросил он. Как же не догадались, что он-то имел в виду совершенно другое? В общем, сказал ровно то, что говорил и мисс Берил в восьмом классе, а она ему всегда отвечала: это не я должна гадать, что ты хотел сказать, а ты должен изъясняться так, чтобы тебя поняли. Девица из типографии выразилась примерно так же. Несомненно, она тоже имела представление о риторическом треугольнике.

Большую часть розданных визиток Реймер сумел отобрать, но сделанного не воротишь. Те, что остались в обращении, превратились в объекты коллекционирования или были выставлены на всеобщее обозрение, как фиктивные чеки, в заведениях вроде таверны “Белая лошадь” и в закусочной “У Хэтти”. Поговаривали даже, что этот ляп напечатали в журнале “Нью-Йоркер”, хотя Реймер и сомневался. Насколько ему известно, в Бате этот журнал даже не продают, откуда бы горожанам об этом знать? Однако в городке над Реймером поиздевались вволю и от души. Долго еще Реймера останавливали на улице и спрашивали, счастлив ли он. Кэрис советовала просто смеяться шутке. “Скажите: «Нет, пока вы несчастливы»”, – говорила она, но просить Реймера под риторическим принуждением составить грамматически верную фразу все равно что ждать, чтобы он выполнил тройной лутц под слепящими олимпийскими прожекторами. Лучше при случае втихаря забирать визитки.

Беда в том, что стоило Реймеру их стянуть, как эта дрянь всякий раз объявлялась снова. Сколько он их раздал? Штук пятьдесят-шестьдесят, но он столько уже собрал, если не больше. Может, кто-то заказал допечатку? На такое вполне способен его давний заклятый враг Дональд Салливан. Увы, доказательств не было, а без них Реймеру не хватило духу обвинить старика – точно так же, как не хватило духу публично обвинить Салли в том, что тот упер не один, а целых три дорогих блокиратора. Неудивительно, что днем, когда Кэрис сказала, что, мол, вы обрадуетесь, когда узнаете, на кого рухнула стена фабрики, Реймер первым делом подумал о Салли.

Когда Реймер закончил повествование об этой печальной саге, Джером сидел с таким напряженным лицом, будто бы, несмотря на запор, отчаянно пытался выдавить из себя то, что скопилось в кишечнике.

– Ладно уж, чего там, – сказал Реймер. – Давай.

Получив добро, Джером зашелся от хохота и чуть не свалился с табурета. Реймер даже встревожился: Джером всегда вел себя сдержанно, превосходно владел собой, а тут вдруг так разошелся.

– “Мы не будем счастливы, пока вы будете счастливы”, – хрипел он, рыдая от смеха. – Ох, божечки.

– Замечательно, – сказал Реймер. – Не стесняйся.

– Чего ты. – Джером вытер глаза рукавом. – Согласись, смешно же.

– Смешно? Да я чуть не помер, – невозмутимо ответил Реймер. – Странно, что Кэрис ничего тебе не рассказала еще когда все это случилось.

Казалось, Джером только и дожидался упоминания о сестре, чтобы успокоиться.

– Ты не знаешь о Кэрис вот чего: она предана тебе всей душой.

Дверь мужского туалета открылась, и, потупившись, вышел Герт. Правда, садясь обратно на табурет, он по глупости поднял глаза на Реймера – и тут же юркнул обратно в туалет.

– Джером, – произнес Реймер, – не проходит дня, чтобы твоя сестра не пригрозила подать на меня в суд. Она ведет список всех моих слов и поступков, которые могут дать повод для иска. И если я уволюсь, она от счастья станцует на ступеньках участка.

– Ты даже не представляешь, насколько ты ошибаешься, – возразил Джером с серьезностью, удивительной после такого бурного веселья. – Ты недооцениваешь ее. Держишь ее в участке, тогда как в городе от нее было бы куда больше толку. Она бы заткнула Миллера за пояс.

– Это сомнительная похвала, – сказал Реймер. – В общем, я к тому, что она считает меня дураком.

– Ты и есть дурак, – заявил Джером, к удивлению Реймера. – И я тоже. И дураки все, кого мы знаем, чувак. Ты посмотри вокруг. Кто из нас не дурак – в большинстве случаев?

– Ага, – ответил Реймер, – но быть дураком и выглядеть дураком – не одно и то же. (Из мужского сортира донесся сдавленный смех.) Послушай, Джером, я знаю, что ты дурак. Можешь меня в этом не убеждать. В конце концов, тебя угораздило влюбиться в машину. (На это Джером прищурился, точно Реймер серьезно хватил через край.) Но над тобой же не смеются.

– Потому что я не потерплю неуважения к себе. Я хорошо одеваюсь. Складно говорю. У меня великолепная осанка. Прекрасная квартира. Езжу я на “мустанге”. И всем с первого взгляда ясно, что со мной шутки плохи. Ну и разумеется, у меня пистолет. А он внушает трепет, особенно если у негра.

– Да, но я именно об этом и говорю, – заупрямился Реймер. От второго стакана он опьянел и решил во что бы то ни стало убедить Джерома в своей правоте. – У меня тоже есть пистолет. Я, может, не размахиваю им, как некоторые, но он висит у меня на бедре, у всех на виду. За все те годы, что я коп, я достал его из кобуры один раз, и тот, в кого я прицелился, врезал мне по лицу. Как будто у меня в руках не пистолет, а ватная палочка. Только не говори мне, что такая херня случается с теми, кто действительно создан для полицейской работы.

– Дуг, – произнес Джером, – люди за тебя проголосовали. Окей, может, и посмеялись над тобой чуток, но они проголосовали за тебя.

– Наверное, подумали, что это даст им возможность безнаказанно совершать преступления, – уныло возразил Реймер. – А я никогда ничего не раскрою. Даже если бы я и нашел хоть одну улику против них, и ту потерял бы.

– Тот пульт от гаража – улика только в твоем воображении, а оно у тебя, признаться, довольно-таки извращенное.

Реймер глубоко вздохнул, как будто и сам понимал, что собирается сказать или сделать нечто такое, чего лучше б не делать и не