Дураки все - Ричард Руссо

Рой достал из кармана рубашки блокнотик на пружинке, который всегда держал под рукой, и открыл последнюю запись, всего пять имен. В закусочной он сказал этому козлу Салли, что составляет два списка – тех, кому должен он, и тех, кто должен ему, – на самом же деле список был только один. Во втором нет нужды. Все равно Рой не вспомнит ни единого человека, кого можно туда включить. Ну да, сейчас приедет теща, отвезет его в город, да, время от времени она сует ему чашку кофе и паршивую булку, но отняла она у Роя гораздо больше, чем дала. Он толком не мог сказать, что именно она у него отняла, но что-то значительное, такое, без чего не обойтись. Она совсем его не уважает, а следовательно, в чем-то обделяет, и это ль не воровство? Если тебе посчастливилось иметь высокую самооценку – вот как у него, – а все остальные вечно ее подрывают, говорят такое, что ослабляет твою уверенность в себе, что это, как не кража? Когда Рой был маленьким, отец предупреждал его, как бывает. Если у тебя есть что-то хорошее, даже не сомневайся: какой-нибудь мудозвон положит на это глаз и непременно попытается отобрать. А если у мудозвона это получится, что тебе остается, кроме как вернуть свое? И свести с козлом счеты? Старик его был не самый достойный человек, но в этом оказался прав. Если Рой вор – ну да, ладно, он вор, – то кто его таким сделал? Все эти мудозвоны и козлы, вот кто.

Нет, Рой вел один-единственный список – тех, кому нужно отомстить. Раньше, еще до Кнута, Рою казалось, что в этот список попали – или должны попасть – все, с кем он знаком, теперь же список настолько короткий, что Рой помнит его наизусть. Правда, все равно предпочитает записывать. Этому трюку он тоже выучился у Кнута: тот обожал списки. Записывай всех до единого, советовал Кнут. Чтобы лучше их себе представлять. Записи – лучшее оружие против слабости, против времени, а оно, как говорится, лечит все гребаные раны. И тогда он их простит, а этого Рой не хотел. В тюрьме, где нет ничего, кроме времени, Рой исписал с полдюжины блокнотов по сорок пять листов в каждом, от начала и до конца, по пять-семь имен на страницу, как придется. Те, кого он непременно заставит страдать. Имена обычно были одни и те же, пересмотру подвергался только порядок. И когда две недели назад Рой вышел – досрочно, благодаря тому что тюряга переполнена, – то первым делом украл в аптеке блокнот и с тех пор каждый день изучал, пересматривал свои списки, дабы удостовериться, что в тюрьме все придумал правильно, и чаще всего с удовлетворением заключал: так и есть. Последняя запись, сделанная не далее как сегодня утром, гласила:

СУКА

СУКИНА МАТЬ

ЧЕРНОЖОПЫЙ КОП

САЛЛИ

СТАРУХА

Окей, последнюю строчку он придумал далеко не сразу. Старуха в списке появилась впервые, и добавил он ее туда по наитию, неожиданно для самого себя. Увидел ее фотографию в газете, прочитал, что в эти самые выходные в ее честь назовут школу, и перед Роем встал интересный философский вопрос: можно ли сводить счеты с мертвыми? Та же проблема уже возникала в связи с его стариком. “Ты вроде сказал, он умер”, – заметил Кнут, когда Рой впервые об этом упомянул. С мертвыми не поквитаешься, утверждал Кнут, по той простой причине, что до них уже не доберешься. В этом, если разобраться, и заключается смысл смерти. Мертвым на все плевать. Они упокоились. Рой вроде понял, что Кнут имеет в виду. В конце концов, его самые упоительные мечты о сведении счетов подразумевали, что Рой сводит своих обидчиков в могилу, а если они уже там, чего париться? С другой стороны, порой мертвые преуспевают. Взять хотя бы Элвиса. После смерти он заработал больше, чем при жизни. И любят его больше прежнего. То же и со старухой. Она лежит на Хиллдейле без малого десять лет, а ее письма в редакцию до сих пор вспоминают, в газете недавно перепечатали несколько штук. “Мисс Берил, – завершалась статья, – во многом по-прежнему с нами”.

Рой поначалу решил, что это полная херня, но чем дольше он думал об этом, тем больше недоумевал. Что, если и после смерти какая-то часть человека остается, не желая уходить окончательно? Как в том кино, на которое вытащила его Джейни, про сексуальную белую сучку, болтливую черную и того кучерявого пидора[21]. Что, если старухина суть не исчезла и по-прежнему привязана к какому-нибудь человеку или месту, по-прежнему исправляет грамматические ошибки и всем навязывает свое дурацкое мнение? Если так, разве не логично, что старуха расстроится, когда надежды ее разрушатся?

Еще он подумал, что надо б ее включить для круглого счета. Ему нравилась гармония списка из пяти человек и нравилось, что старуха связана с тремя другими. По какой-то причине Салли был у нее в любимчиках, и однажды, когда Джейни в очередной раз выкинула какую-то глупость, а Рой, взбесившись, взял ружье и поперся ее искать, старая ведьма спрятала ее и соплячку в этом своем большом доме на Верхней Главной – том самом, за которым Салли потом поставил его, Роя, трейлер. В итоге кто-то все-таки сообщил Рою, где они отсиживаются, но он перепутал номер дома (его первая ошибка), подошел к другому и крикнул: “Выходи, тупая корова!” (вторая ошибка), а когда Джейни не вышла, совсем потерял голову и начал стрелять по окнам не того, мать его, дома, перепугав насмерть не ту старую перечницу (тройной экспресс, мать его так). “Да уж, сынок, наделал ты дел, – засмеялся Кнут, когда Рой рассказал ему эту историю. – Совсем как я”.

Кнут, в общем, был прав. Когда кровь закипала в жилах, Рой чего только ни вытворял. Не думал, а просто делал, решив, что со всем остальным разберется позже. Беда в том – и на это ему тоже указал Кнут, – что зачастую это “позже” наступало через считаные минуты, как в тот день. Буквально через минуту копы отреагировали на сообщения, что псих с ружьем орет матом на улице, и не перед “Моррисон-армз”, как можно было бы ожидать, а на Верхней Главной, чего никто не ждал, и еще через минуту эти ублюдки разоружили Роя и затолкали на