Мои семнадцать... - Леонид Александрович Александров

Клава Бажина с Варей Токманцевой. Они не очень правдоподобно, но зато весьма шумно удивились тому, что уже и без них полно тут гостей, ровно полминутки поартачились у дверей, пока Василий не увел их к столу под ручку. Здесь Клава не удержалась — подмигнула опередившим их подругам, заулыбалась светло и румяно.

Василий достал из печи миску с пирожками-луковиками, первым деревенским летним лакомством. Следом на столе появилась большая глиняная плошка с вытопленным докрасна и заквашенным молоком. Двоим не досталось ложек, и было решено: бабам спариться, а хозяева пусть едят свободно. Василий досадливо крякнул, но опротестовать такое решение не посмел: сегодня он вообще был сбит с толку — такое внимание к нему и его детишкам.

Все — и дети, и взрослые — застыли недвижно за столом, словно ожидая чьей-то команды. Команда не поступала.

Нюра с Клавой пристально, даже холодно, посмотрели друг на дружку и тут же враз заулыбались.

Нюра выставила на стол бутылку вина в яркой этикетке еще довоенного образца.

Клава выставила пол-литра водки.

Нюра выложила на стол кулечек лиловых пряников.

Клава выложила кулечек разноцветных леденцов.

Это было все, что нашлось в строго засекреченных бабьих запасах и вот теперь пригодилось…

Хозяин лишь рукой махнул, отчаянно так. Мол, какой хозяин теперь я тут!

— Василь Васильич… — неуверенно вступила Нюра. — Не знаю, как это делается, но дело вот в чем…

Она даже вспотела, мигом вспомнив, что именно с такими словами обращались к ней, сватаясь, ее послевоенные женишки, да куда тут денешься!

— Мы хотим отдать за тебя Васю, Василису нашу…

Эх, как вскинулись его глаза! Вскинулись не на Нюру, которая высказала такое, вскинулись прямо на Василису, вскинулись столь готовно и быстро, будто он только и ждал этой именно минуты, на одно это еще и надеялся. Потом вдруг уронил голову и зарыдал…

11

Свадьба без слез не бывает, а уж без песен — зачем она и свадьба!

Женщины потолкали локтями друг дружку и дружно запели:

Расцветали яблони и груши,

Поплыли туманы над рекой…

Василий смущенно пошевелил плечами, замер и вдруг подхватил громко и уморительно фальшивым голосом:

Вы-хо-ди-и-ила на берег Катюша-а-а…

Женщины так и повалились на стол от хохота. Глядя на них, залились и дети. Прихлопывая в ладоши, Зинка повизгивала:

— Ой, папка, папка! Ум-мора!

Снигирев, алый от стыда, сдвинул брови и взмахом руки скомандовал детишкам выбираться из-за стола. Василиса обняла их всех сразу, притягивая к себе, Нюра положила руку ей на плечо, Клава — Нюре, Варя — Клаве, и песня легко взлетела с того самого места, где так неожиданно прервался ее полет:

Выходила на берег Катюша,

На высокий берег, на крутой…

Потомившись и не зная, чем заняться, хозяин взялся потихоньку наполнять рюмки. Руки его дрожали, и ему большого труда стоило справиться с делом к концу песни.

— Ну-ка, гости дорогие! С песней, что ли, вас…

— Вот дуры-то где! — хлопнула себе по лбу Клава. — А ну, марш все из-за стола!

Вытолкала Варю, сидевшую с краю, вытащила Нюру, а Василисе приказала:

— Ты — сиди там! А тебя, Василь Васильч, попрошу… Вот, вот сюда! Рядышком, рядышком с невестой! Нюра — сюда, рядом с женихом, чтоб не сбежал он! А невесту детишки не выпустят! Варя, тащи себе стул. Так! Я, значится, на хозяйское место… Вот, теперь порядочек у нас! Остается только… — Клава оглядела всех придирчивым взглядом, пригубила свою рюмочку, дурашливо сморщилась и тихо, страстно выдохнула: — Горько же, черти!

— Горько-о-о!!! — вполголоса, будто с другого конца села, закричали Нюра с Варей.

Жених с невестой, боясь взглянуть друг на дружку, заморозили глаза, окаменели.

— Горько! Горько!

Василиса первая повернула лицо к суженому, всмотрелась в его лицо близким, расширенным взглядом. Потом они разом уткнулись друг в друга лбами и затряслись в беззвучных слезах.

— Э! Э! — всполошилась Клава. — Уж слишком горько получается у вас! Куда это годится!

Она махом осушила рюмку и голосом, напряженным и срывающимся, с глазами, полными слез, торопливо запела:

Мы славно гуляли на празднике вашем,

Нигде не видали мы праздника краше!..

Неумело, невпопад поддержали ее Нюра с Варей.

— Ха-хо! Вот они где веселятся! — загремело с порога.

В оскорбленной тишине все уставились на Яшку Малова, посверкивающего от дверей всеми своими зубами, медалями, гвардейским значком и генеральскими пуговицами кителя. Он пытался, не оглядываясь, нащупать скобу двери, но та потихоньку раскрывалась наружу и человеческим голосом выговаривала: «А-а-а, по-па-ли-и-ись!»

Яков махнул рукой на дверь и затопал к столу, скороговоря:

— Мир честной компании! Здрасте! Доннер веттер! Хоть бы догадались пригласить свое непосредственное начальство! А я за них страдай! Вон сколько шишек набили сегодня! Думаете, я подвел вас! Фердамт нохмаль, все на себя принял! Хи-хо! Раз, два, три, четыре, пять, не считая детишек! Пять человеко-радостей сидит за столом! Может, примете шестую человеко-радость?

Малов сел на лавку рядом с Нюрой и тесно подвинулся к ней, заложил ногу на ногу.

— О-о! У вас казенка на столе! Вам легче прожить. А я вот… — От бригадира несло, как от только что откупоренной бочки.

— Ну, хозяин, растерялся, что ли? Весели гостей!

Малов выпил штрафную с прибаутками, закусил с толком, достал ослепительно белый носовой платок и основательно утерся. В избе остро, вызывающе сладко запахло одеколоном.

— Нюра-то сегодня, хо-хи, слыхали, какое коленце отколола? Эх, и попало же мне потом от председателя! Чуть не в морду заехал! Строг, строг майор! А я что, хо-хэ, корчу из себя Алешу мошкаринского, и нема делов! Так ему и надо. Подумаешь, приехал сюда очередной летун наводить порядки! Я же ему русским языком объяснил: инвентарь ручной не готов, косилки конные не готовы, людям все равно делать нечего, пусть отдыхают! А он: нет, судить будем! Саботаж! Вон Нюра скажет…

Нюра сказала:

— Выпусти-ка меня.

— Куда?! — близко улыбнулся Яков и обдал Нюру лютым самогонным перегаром.

— Плясать!

— Хо-ха! Это можно! Пожалуйста, фройлен-фрау!

— И меня пусти уж, Яков Григорьевич — засуетился Василий. — Темновато вроде бы. Лампу налажу.

— Оно и обождать можно бы, — обнаружил в себе гостевскую скромность Малов, но снова: — Не свадьба ведь, хо-ху!

Клава слегка пристукнула обоими кулаками по столу и веско сказала:

— А вот ошибаешься, Яков Григорьевич! У нас как раз и свадьба сегодня: Василий и Василиса женятся!

Удивительно устроен человек: Яков Малов даже не услышал эти ее слова — продолжал самозабвенно распинаться:

— Да-а-а, было сегодня дело!