Мои семнадцать... - Леонид Александрович Александров

— И откуда это все берется в человеке — да еще после того, что, к примеру, было со мной тогда! Дура! Форменная дура! Ну, утопилась бы, ну, повесилась бы, ну, продолжала бы по-старому пылить — и ничего этого не узнала бы! А, Нюра?!

— Что же ты, ничего этого не испытывала, что ли, раньше?

— Когда раньше?

— Ну, до этого… Когда с другими мужиками… Было же у тебя что-то — в сердце ли, в груди ли, где ли…

Василиса мучительно жарко покраснела и уткнулась в ладони.

— Что ты говоришь, Нюра! Какие другие мужики?! Я ведь… Василий ведь меня девушкой взял… — Нюра даже вздрогнула. Почувствовала, как тоже начинает мучительно краснеть.

— Чего же ты тогда мудрила?

— Метеорила почему? — Василиса открыла лицо, но взглянуть на Нюру не посмела. — Сперва-то для самообороны. А потом… — Василиса стянула с живота плавки. — Видишь эти два глубоких шрама? Все той же гранатой… Была трудная операция. Сказали: детей у тебя уже никогда не будет. И… в общем, женщиной нормальной тоже не будешь… И вот… пойми меня… Выть хотелось, а колобродила…

Василиса внезапно замолчала, посидела с закрытыми глазами, еле заметно покачиваясь.

— Давай купаться, Нюра! И… не надо слов! Ну их к черту! Я тебя за то и люблю, что ты без слов все умеешь объяснить!

— Значит, к месту? — спросила Нюра, думая о своем.

Поняла ли, нет ли Василиса, что к чему, ответила тотчас:

— Еще как! — Рассмеялась и толкнулась головой в Нюрино плечо раз, другой. — Вот так и живем!

Они вместе вошли в воду, поплыли вперед по-мужски, саженками, соревнуясь.

— Мама! Тетя Нюра! — звала их к себе Зинка. — Айдате сюда! Вода здесь такая теплая, такая теплая — ну прямо кипяток! Айдате, айдате!

Но они поплыли напрямик по затопленному руслу реки, над самой глубиной, где вода клубилась родниковыми струями и хорошо освежала их сильные, горячие тела.

Властью, нам данной

1

Женщины забеспокоились. Над миром нависала ничего хорошего не обещающая громада вздыбленных черных туч. Свет и тень поменялись местами: солнечная сторона неба закрылась непроглядным мраком, а оставшиеся в другой половине два-три белоснежных, еще освещаемых солнцем облачка бросали на землю ровный, холодный свет, и все в мире начало казаться странным, призрачным. Земля дышала зноем, но в воздухе чувствовалась тяга — сверху вниз и в сторону ясного, теперь ослепительно голубого неба.

Нюра выпрямилась, оперлась руками и грудью о черенок тяпки, оглядела небосвод, перекроенный так зловеще, и махнула рукою в сторону кустов на меже. Больше некуда было податься. Небесная артиллерия уже погромыхивала на дальних подступах.

Нюра посмотрела в низ поля, где, разворачиваясь для нового захода, шумел на меже новый колесный трактор «Беларусь» с навесным окучником. На нем работал Алешка, Нюрин пасынок. После седьмого класса он пошел в прицепщики, потом учеником слесаря в мастерские МТС, а нынче весной окончил школу механизации и все еще праздновал начало новой своей, самостоятельной, жизни — не слезал с трактора, отдавался работе всем сердцем, готов был оставаться со своей чудо-машиной в поле днем и ночью. Его навесной окучник делал работу чисто — не придерешься, но старая женская привычка доверять только своим рукам заставляла Нюру держать свое звено на поле и подправлять кое-какие, очень редкие, огрехи за машиной.

«Неужто не побоится грозы — поедет?» — забеспокоилась Нюра, до рези в глазах вглядываясь в дальний край поля. Нет, умолк трактор, а тракторист, чуть повозившись около него, зашагал к меже неспешной, развалистой походкой знающего себе цену работяги.

Бабы забились под черемуховые кусты плотной цепочкой.

Разговаривали вполголоса и пошучивали с опаской, с оглядкой вверх.

Вдруг заметили свою оставшуюся в поле товарку:

— Ксения-а-а-а!

— Крылосова-а-а-а!

Женщина продолжала работу, низко нагнувшись над рядком.

— Что это с ней?

— Да что, не знаете, что ль! Опять отколотил мужик!

— Вот ведь зверь-то где!

— Крылосова-а-а-а!

Ксения тяжело выпрямилась, подняла лицо к небу. К кустам она пошла не прямо, а описывая какую-то сложную дугу. Кажется, она готова была подойти к ним совсем с другой стороны, не попадаясь на глаза людям. Отчасти это удалось ей: она вышла на межу далеко ниже и пошла к подругам сбоку. Но у женщин два зрения. Не успела Крылосова нырнуть под сумрачный низ кустов, подруги уже успели выглядеть, во что превратилось ее лицо, хотя Ксения и постаралась повязать платок так, чтобы были скрыты обе щеки и нависал надо лбом козырек. Там, в тени платка, зловеще светил кровяным белком зашибленный, заплывший глаз.

Нюра оборвала плотную цепочку товарок, пересела к Крылосовой. Та сжалась, словно в ожидании новых побоев.

«Эк тебя вымотало! — подумала Нюра. — А давно ли ты…»

Над головой резко, сухо затрещало. Словно натягивали, натягивали на все небо брезентовый полог, а он не выдержал и пошел по шву: нате вам, тр-р-рах-ха-ха-ха!!!

— А-а-ай!!! — дружно взвизгнули бабы и закрылись, зарылись головами в колени.

— Чего пищите, дуры! — баском прикрикнула на них Клава Бажина. — Молнию, которая убьет вас, вы ведь и не услышите, леший вас задери! — Но тут же сама съежилась, закуталась в пиджачок, ослепленная новой, близко сверкнувшей молнией.

Теперь уже не полог разорвался, а прямо-таки страшной высоты белокаменная гора обрушилась на землю и расколола ее пополам своей немыслимой тяжестью. Тут тебе и небесное сияние, тут тебе и кромешная тьма, не иначе как провал в тартарары.

И было очень странно после этого услышать тишину и в этой тишине веселый, напористый шум ливня. Было неимоверно радостно ощутить всем телом свежее, порывистое движение воздуха. Все потонуло, скрылось в упругих струях. Хорош-шо! Давай, давай!

Давно ли Ксения Крылосова ходила по селу, задирая нос, не узнавая своих недавних подруг! Возомнила себя бог знает кем, когда муж ее, Матвей, брат Кенсорина Прохоровича, в бытность того председателем, вышел в бригадиры. Ничего не скажешь, неплохо повел дело Матвей вначале. Потом задурил, потерял всякий разбор между своим и артельным добром, превратился в хапугу, глумливого и вредного. Недавно вот сняли его с бригадирства. Ни на кого не подействовали его угрозы: пропадете, мол, без меня, развалится все дело! Вышло же наоборот. Колхозники теперь только руками разводят: как так долго мы терпели такого дуролома? И задурил Матвей напропалую, в отместку, что ли, — руководящей работы не доверяют, к рядовой душа не лежит, стыдится ее. Пьет Матвей и прогуливает, шляется по ночам бог знает где, измывается над женой и детьми, бьет их, бывает, среди ночи выгоняет на улицу.

— Что мне делать, что