Мои семнадцать... - Леонид Александрович Александров

Варвара встрепенулась и судорожно схватилась за створки окна, чтобы закрыть их, да поздно: Нюра, ее давняя подруга и нынешний ее укор, проходя под окнами, увидела расправу над неудавшимся пирожком и усмехнулась. Пришлось поздороваться с нею и тотчас же пожалеть об этом: Нюра остановилась под окном.

Остановилась, смахнула с плеча деревянную лопату, воткнула ее черенком в разжиженный снег, оперлась на широкую лопасть обеими руками и грудью, деловито осведомилась:

— Как поживаем?

— Да Нюра ты моя! Аннушка! Зашла бы, айда-ка, пирогов моих отведать! Пирогов я нынче настряпала, страсть! Айда-ка… Поди, есть еще время-то — зашла бы! — тараторила Варя Малова, а сама страх как боялась, что Нюра вдруг примет приглашение. Тараторила Варя и осторожно прислушивалась к своим словам: ладно ли говорит? Вроде бы не ошибается: так приглашают гостей, которых не хотят видеть у себя дома, а те сразу же угадывают это и столь же обходительно отказываются.

Но Нюра, как всегда, и не думала играть в прятки:

— Зашла бы, Варя, я к тебе, да к твоим пирогам особые разговоры нужны. А я их не умею вести.

Все вскипело в Варваре и тут же остыло…

Права, права Нюра, подружка давнишняя, у которой когда-то, по секрету будь сказано, пришлось отбить жениха. Нехорошо, нехорошо тогда получилось, да что теперь поделаешь! Права Нюра: какие теперь между ними разговоры?

— Уж и не знаю, чем я тебе не угодила, Нюрочка? — искусно заобижалась Варвара, а сама зорко сощурилась: а ну-ка, подними, подруженька, глаза — не зависть ли тебя гложет?

Нюра подняла глаза, не замутненные никакими недобрыми чувствами. Вот только усмехнулась не очень приятно для Варвары.

Так и не удалась Нюре семейная жизнь, так и не нашла она себе пару, ни мужа, ни сожителя маломальского. Все бережет себя, все бережет. А для кого? Ведь четвертый десяток доходит бабе! Нет, все-таки завидует Нюра своей давнишней подруге Варваре, жалеет, что упустила тогда жениха, Яшку Малова. Как не завидовать, как не жалеть: жених-то оказался вон каким хозяйственным мужиком — все в доме ломится от добра. Тьфу, тьфу, тьфу! Боязно сглазить, а то бы Варвара давно всем призналась, что она за Яковом Маловым живет, как у Христа за пазухой…

Варвара придирчиво оглядела Нюру с головы до ног. Стройна, стройна баба! Никто ни за что не даст Нюре ее лет. Одета будто бы во все то же, в чем принято ходить женщине на работу, — ватник с синим сатиновым верхом, черная юбка, резиновые сапожки, легкая шерстяная косынка скромной расцветки. Все как у других, но где-то что-то больше подтянуто, больше укорочено, строже подогнано — всего-то чуть-чуть изменений, а намного милее выглядит, намного привлекательней. И куда только смотрят мужики!

Варвара спохватилась: не она ли сама завидует Нюре?

— Уж и не знаю, чем я тебе не угодила, Нюра, — повторила она и тут же, с места не сходя, глазом не моргнув, переметнулась: — Чего это, не пойму, все доярки нынче с деревянными лопатами носятся? Ну ты-то уж ладно…

Нюра подняла голову. Сказала, что думала:

— Из-за вас, бездельниц, приходится работать лишнее: семенное зерно на складах перелопачивать.

— Что ты, Нюра, аль забыла: у меня же дети!

— Дети! — усмехнулась Нюра. — Они у тебя уже все в школу ходят. Скажи лучше: скотина мешает. Эх, Варя, Варя! Засиделась ты в бабах!

Кот рявкнул от вероломной оплеухи, Варвара заполнила собой окно, готовая выплеснуть наружу все, что набралось в душе, но Нюра вовремя подняла голову, и Варваре пришлось только шумно выпустить набранный для ругани воздух.

— Нюрочка ты моя! Как плохо ты обо мне думаешь! Тебе хорошо: выбрали депутатом — хочешь не хочешь, работай! А я-то как наперекор всему пойду?

Варвара вдруг заметила, что по улице идет еще одна доярка с деревянной лопатой, еще одна давняя подруга, и деловито подняла уроненный пригоревший пирожок. Принялась Варвара за вековечную бабью жвачку, при которой можно и жевать, и говорить что попало. Вот она и буркнула:

— Работы, конечно, полно…

Пироги. Вот они доходят, обмякают, промасливаются под покрывалом.

Скоро их можно есть.

Долго смотрела Варвара на пироги, сдернув с них скатерку, долго шпыняла их мизинчиком, и хоть сразу соображено было, что пироги почти готовы и надо звать мужика со двора, где он что-то сегодня без роздыху мастерит по хозяйству, но звать кого-то, видеть кого-то Варваре не хотелось. Ну прямо с души воротило…

Пирогов этих хватит на три дня, и поэтому сегодня все будут надсаживаться: свежие вкуснее. Потом Варваре придется подогревать каждый раз это добро. Между беготней к скотине и горячкой в самой избе. Придется подавать на стол, убирать со стола — с быстротой и сноровкой, какая доступна только белке в колесе.

Стол — скотина, стол — скотина…

Все со скотиной да со скотиной…

А когда же с людьми?!

2

Улица тихохонько опускалась в синие сумерки, в небе царила заря. Анна Ивановна шла прямо на нее и видела, как мутнеют лужи, подергиваясь морозным узором. Встречая Анну Ивановну, как бы отмечая ее неспешный путь, в домах то и дело зажигались огни. Она пригляделась и заметила, что и в небе с такой же последовательностью — одна за другой — загораются звезды. Смотреть в небо после недавнего полета Юрия Гагарина было особенно интересно, радостно и жутко одновременно.

Размягченно, неторопко шла Анна Ивановна, а все же недалеко от своего дома нагнала еще одну женскую тень. В двух шагах узнала: Фиса, молодая доярка, дочь Клавы Бажиной, а если еще точнее — девушка, с которой дружит Володя. Поравнявшись, Анна Ивановна приобняла ее за плечи.

— Маешься или мечтаешь?

Девушка встрепенулась и в несмелой ласке легонько толкнулась плечом.

— Здравствуй, тетя Нюра! Измаялась! Выходная я сегодня! И чего-чего только не переделала за день: и в город съездила, и дома все обревизовала, и в кино с сестренками сходила, — Фиса сокрушенно рассмеялась, — кое-как убила день! Еще вечер остается!

— К нам вот зайдем, вместе и убьем его. Мать-то что поделывает?

— Ой, худо у нее со спиной! Лежмя лежит на грелке.

— Да-а, это война из нее выходит…

Они зашагали в ногу, сильнее захрустела под их ногами подмерзающая корочка дороги.

— Беда с этими выходными среди недели! — продолжала жаловаться девушка. — Даже совестно как-то: все работают, а ты слоняешься остолопом и оглядываешься, не показывают ли на тебя пальцем — вон, мол, вертихвостка носится! Гульнуть бы, думаешь, с горя, да опять одна — не с кем!

— Как одна, как не с кем?! — в тон ей