Мои семнадцать... - Леонид Александрович Александров

Сын посмотрел куда-то близко к материнскому лицу — кажется, в пустоту раскрытой двери.

— Обедай, сказано тебе.

— Ладно, — буркнул сын.

Нюра ушла из дому с тяжелым сердцем и долго не могла успокоиться, понять, что с нею творится. Только к вечеру, за обычной сутолокой дня, за дерганьем то в одну, то в другую сторону среди гомонящих баб забылась немного.

Пока шла вечерней, уже довольно темной улицей, радовалась: тепло, уютно, в окнах мирные огни и плывет ни с чем не сравнимый, ничем не истребимый дух жареной, тушеной, сваренной прямо в мундире картошки. Пьянящий этот дух в меру приправлен запахами укропа, малосольных огурцов, лука, постного масла, парного молока — ах ты, сельская улица, в час позднего осеннего вечера, в час торжественного крестьянского ужина!

«Спит!» — с горячей щемящей болью подумала о сыне Нюра, увидев темные окна дома. Вот оно что мучило с обеда, — пустота, неухоженность родного жилища.

«А это кто?» — Вздрогнула она, заметив на лавочке у ворот темную скрюченную тень. Осторожно подошла к этой тени, склонилась над нею и — онемела…

Да, это был сын, и он вправду спал. Голова неудобно вывернута, рука беспомощно свисла, босые ноги зябко подтянуты коленками к самому подбородку, белеет лицо.

— Вова, пойдем в избу, — как можно ласковее выговорила Нюра. Не помогло: вскрикнул, вскочил, отбежал в сторону.

— Что с тобой, сынок? Это же я!

Молчание.

— Ну что с тобой?

Всхлип.

— Негодный мальчишка! Ты чего завыдумывал, а?

— Бою-у-у-у-у-усь!!! — взревел сын.

— Не выдумывай давай! Боится он! Чего меня бояться?

— Ба-а-а-бушки-и-и!!!

У Нюры даже перехватило дыхание. Она невольно оглянулась на глухие ворота, на светящиеся чернотой окна и сама сделала два шага в сторону, к середине улицы. Настолько же переместился сын, но уже вдоль улицы. Стоит серый, выделяясь из темноты почти одним только лицом. Стоит в пяти шагах. И ближе не подпускает. Родной сын!

2

А ведь, убей, не сказать ей, не ответить, как живет, чем живет ее родной сын в эти дни!

Вчера ночевал у товарища, сказал, что так они договорились. Позавчера сын затемно встретил мать у конного двора, и они вместе пошли домой.

А позапозавчера?..

Ночевал с Алешей в поле, но тот сказал, чтобы это было в первый и последний раз: полевой стан — не детский сад. Конечно, Алеша пошутил, но Вова надулся…

Надулся, надулся! Да ведь он одичал в своем одиночестве, напуган смертью бабушки.

— Иди-ка сюда, — позвала Нюра сына. Она не знала, как это нужно было сказать, каким голосом, она просто очень хотела, чтобы сын подошел к ней, и у нее самой, когда она услышала свой голос, потянуло сквозняком у корней волос. Сын подошел бесшумно, но матери было слышно, как он напряжен. Только на мгновение, на самый короткий миг, Нюра прижала его к себе и молча повела домой.

Там зажгла лампу, выкрутила фитиль сколь возможно, развела огонь в очаге, намыла картошки и поставила вариться в мундире полный чугунок, принесла из сенок фонарь, почистила, зажгла и повесила его в дверях придела. Улыбнулась сыну:

— Ну вот что, Владимир Степанович! Давай-ка мы с тобой поработаем перед ужином, — сказала и посмотрела в красный угол — туда, где святые тускло отсвечивали непривычное для них множество огней в избе.

Нюра вспрыгнула на лавку, протянувшуюся вдоль стены под всеми окнами, и пошла под иконы. Сорвала хитроумное сплетение из вышитых полотенец, кинула к порогу. Взяла первую икону.

— Держи!

— Куда ее? — спросил сын.

— Пока вынеси в сенки, — торопливо, жмурясь, отдуваясь от густого облака пыли, выговорила мать. Но сын не трогался с места. Тогда она распахнула окно во двор.

— Дай сюда.

Если бы в момент, когда икона полетела в окно и коснулась земли, во дворе сверкнула молния и заскрежетал гром, мать и сын не были, бы так поражены, как поразило их теперь полное безмолвие…

Полная тишина, словно в окно выбросили пушинку!

Они ошалело посмотрели друг на дружку и уставились в черноту раскрытого окна. А в окне, медленно поднимаясь из-за края, возникла только что выброшенная икона… И резко опустилась, оставив вместо себя широко улыбающееся лицо Алеши.

— Леш-ка!!!

— Черт! Ты же мог с ума нас свести!

— Ха-ха-ха! Я еще с улицы наблюдал за вами: что так много огня развели? Со двора глянул: по лавкам забегали. Думаю, что это с ними стряслось? А они святых выносят… Давай, мам, и остальных, я отнесу их в сарай, в ларь.

Втроем быстро завершили начатое: вынесли вон всех святых, выбросили все, что пряталось за ними, — пучки трав, разящих прахом от долгого хранения, склянки с разноцветной жидкостью, лохмотья паутины и другой, неизвестного происхождения, мусор.

Войдя в последний раз в избу, Алеша не закрыл за собой дверь:

— Пусть быстрее и дух выйдет.

Они внимательно осмотрелись. Полати сумрачно нависали над доброй половиной избы. А сколько на них годами не тронутого и уже никому не нужного барахла! Сколько всего лишнего в избе!

— Нужна генеральная уборка, — сказал Алеша. — Надо все лишнее вымести, выбелить и покрасить.

— А потом поедем в город, купим новую мебель, — продолжил Вова, подсев к Алеше и толкнув его плечом. — Вон уже во все дома проводят электричество, купим радиолу!

— И к нам будут ходить гости — наши гости! — поддержала сыновей Нюра. — И в нашей избе будут праздники. А мы с тобой, Вова, еще будем учить уроки вместе. Что ты — то и я. Вместе с Алешей и Зоей не догадалась это сделать, теперь уж мне не догнать их. Я ведь только шесть классов окончила, а ты нынче как раз в седьмой пошел. Вот и начнем вместе. Глядишь, и я десятилетку пройду. Будешь меня учить, а, Владимир Степанович?

Сын с деланной хмуростью нагнул голову:

— Учись, жалко, что ли, мне. Мне же лучше…

— Это почему же?

Сын покосился на Алешу и вдруг, как это делал когда-то его отец, весь засветился в хитрющей улыбке:

— За двойки вместе отвечать будем!

«Если помнишь — приди…»

1

Окно было распахнуто, и в нем стояла игра двух встречных потоков — духа пирогов наружу и весенней свежести с улицы.

Пристроившись широким боком к окну, Варвара Малова гладила кота и жевала пригоревший пирожок. Есть ей совсем неохота, но и брак свой девать некуда. На стол положить — засмеют свои же, свиньям — слишком жирно будет.

Кот блаженно щурился, встречая хозяйкины ласки ленивыми толчками головы, и, честное слово, плевал на этих самых воробьев, которые, беснуясь в