Черное ожерелье - Шерхан Муртазаев

с места. Чего он только не передумал и не перечувствовал за эти дни! Все в нем тряслось, когда он слушал Хамзина. Вставая, боялся, что задрожат колени от напряжения. Но страха не было и в помине. И сердце не колет. Странно, но он почему-то почувствовал уверенность. И спокойно сказал:

— Я все написал в объяснительной записке. Добавить мне больше нечего.

Первый секретарь только руками развел, как бы говоря, что ничего больше и не поделаешь. А сам посмотрел в сторону Хамзина. Того обрадовало внимание секретаря горкома, и он гордо поднял голову.

— Да, он такой, Таубай Бурабаевич! — Хамзин всем корпусом повернулся в сторону Наримана и окатил его презрением. «Он такой…» В тоне Жараса звучало, что нечего на Данаева время тратить и вообще принимать его всерьез. Следует не тянуть долго, а утвердить Жарасово предложение.

— Значит, вам нечего сказать бюро горкома партии? Как это прикажете понимать? — Брови секретаря нахмурились.

— Я полагаю, что члены бюро ознакомились с моим объяснением. Оправдываться не могу. Случилась авария. Очень большая авария. Только я сам не знаю, почему, но мне кажется, что не по моей вине она произошла. Мы с товарищами все взвесили и рассчитали. И после аварии проверили расчеты — все правильно. Но результаты оказались для нас крайне неожиданными. Что я могу еще сказать? Мы правильно действовали, но получили аварию. Почему? Не знаю.

— Есть вопросы к Данаеву?

В лице Таубая Бурабаевича больше не осталось ни капли теплоты к Нариману.

— У меня есть вопрос, — поднял руку Хамзин.

— Пожалуйста, товарищ Хамзин.

Жарас снова повернулся к Нариману всем телом и уставился на него злым взглядом.

— «Массовый взрыв» свой вы согласовали с комбинатом, представили расчеты, запросили разрешение на осуществление этой, с позволения сказать, идеи? — И он отвернулся, предоставив Нариману возможность выкручиваться.

Правое колено Наримана слегка дрогнуло.

— Что говорить? Можно сказать, что заручился предварительным согласием, а можно и не говорить так.

— Что это еще за загадки? — рассердился председатель бюро. — Говорите прямо! — Он уже не скрывал раздражения.

— Об идее массового взрыва я говорил товарищу Хамзину в личной беседе. Мне показалось, что он поддерживает ее. А проводить ее специально через техсовет комбината, представлять расчеты и ждать его решения не было времени. После бурана связь с Карасаем была прервана. Нам каждый час был дорог. Мы были уверены в успехе, и обстоятельства прижимали, вот мы и поторопились. Это правда.

— Вы меня в свои делишки не впутывайте, Данаев. Я вам не соломинка, за которую хватается утопающий. Понял, ты? Я не так уж глуп, чтобы поддерживать даже в пустяковом разговоре бредовые мысли. «Интересно, посмотрим…» Разве не это я вам говорил? А это еще далеко не согласие. И не поддержка. Сами вымазались с ног до головы и меня хотите запачкать. Зачем это? — Жарас укоризненно покачал головой, жила на его шее вздулась и опала.

Колено Наримана мелко дрожало. Он старался унять эту проклятую дрожь. Но чем больше он думал о ней, тем сильнее она становилась.

— Так. — Первый секретарь тяжело задумался. — А что нам скажет заместитель главного инженера рудника? Прошу вас, товарищ Ахрапов!

Аманкул подскочил, с готовностью вытянул шею. Нариману никто не предложил садиться, и он стоял.

— Я с самого начала был против этой затеи. Против этой авантюры! Сказать по правде, Данаев все решил самолично. Он ни с кем не счел нужным посчитаться.

Нариман почувствовал, что еще секунда — ноги у него подогнутся и он упадет, и сел.

Антонов не выдержал и вскочил с места.

— Неправда! Неправда это! Товарищ Данаев советовался со всеми нами. И мы его поддержали.

— Пусть говорят железнодорожники.

Плотный, коренастый казах в форме железнодорожника поерзал на месте, потом поднялся, провел рукой по залысинам и хрипловатым голосом сказал:

— По нашим подсчетам под завалом остался километр железной дороги, вышел из строя совсем. Общий убыток исчисляется суммой в один миллион рублей.

— Товарищ Оника, что вы на это скажете? Как думаете возместить им убытки? — чуть улыбнулся краем рта первый секретарь горкома.

Оника поднялся с места. Он тяжело дышал.

— Уважаемые железнодорожники! Ваша дорога проходит на втором километре у въезда в карьер через ложбину. Эта ложбина засыпана и умощена камнями из карьера. Работа проделана нами. У меня вопрос к железнодорожникам: если бы вы сами произвели эту работу, во сколько она обошлась бы вам?

Железнодорожник замялся, не зная, что ответить на прямо поставленный вопрос, и развел руками:

— Этого мы не знаем. Особо расчеты не делались, и заранее затраты не учитывались.

Оника засипел еще громче. Казалось, буря свистит в его груди, пытаясь вырваться наружу.

— А напрасно, уважаемый товарищ представитель железной дороги. О таких возможных затратах следует знать загодя. По нашим же расчетам, материалы, работы по засыпке, по трамбовке, по разравниванию и так далее будут стоить ровно один миллион рублей. Считаю, будет справедливым, если вы выплатите нам эту сумму до копейки. Если бы дела шли по-старому, то ни вы, ни мы не стали бы считаться. Сегодня вы нам, завтра мы вам. Но теперь, когда у нас случилась авария и вы предъявляете нам счет, будем считаться. Верните нам свой долг. Мы же в свою очередь берем на себя обязательство расчистить завал и вновь открыть засыпанную дорогу.

Оника вдруг быстрым движением выхватил из кармана платок, поднес его ко рту и страшно закашлялся. Приступ длился долго, и присутствующие неловко молчали.

Поскольку железнодорожникам нечего было сказать, председатель бюро повернул ход собрания в другое русло:

— Теперь вопрос к вам, Константин Александрович. Как это вы, опытный руководитель, поставили на должность главного инженера рудника человека вам неизвестного, поверхностного специалиста, неграмотного инженера, не узнав предварительно, что он из себя представляет? К тому же главный инженер комбината был против. Почему вы не посчитались с его мнением?

Оника провел рукой по карману, как бы проверяя, на месте ли платок.

— Меня удивляет постановка вопроса, Таубай Бурабаевич. Квалификацию специалиста определяет государственная комиссия, и на этом основании ему выдается документ, разрешающий заниматься своим делом, то есть диплом. Потом — не так уж нам неизвестен товарищ Данаев. Он явился к нам не с неба, а прибыл по путевке, приехал к нам, оставив хорошую должность, лучше, чем мы ему могли здесь предложить. Он и не просил должности, он приехал работать рядовым инженером, мастером. Заметьте, что он оставил там квартиру, друзей, работу, с которой неплохо справлялся. Остается добавить, что наше решение о назначении товарища Данаева на должность главного инженера рудника было утверждено на бюро городского комитета партии, проходившем под вашим