Черное ожерелье - Шерхан Муртазаев

Серые тучи совсем почернели, налезали друг на друга, густели. От неподвижного лежания Нариман стал мерзнуть. «Надо было выпить», — подумал он. Неожиданно сквозь тучи проглянуло солнце. Поздние синие цветочки вспыхнули сапфирами и изумрудами. Они умирают только под снегом, выносливые и живучие. Вот у кого надо учиться терпению и выдержке.

«Какое это время было? — подумал он. — В какие годы жила Домалак-апа? Судя по тому, что скот батыра Байдибека угоняли джунгары, во времена сражений с ними. Не тогда ли родилась песня «Елим-ай!» («О мой народ!»)? Песня страдания. Подлинной боли. «Кочует с Черных гор аул…» Кто знает, может, именно у этих хребтов произошла великая битва? «И каждый год одно седло пустое…» Песня о смерти родного человека, воина, патриота. Ведь где-то здесь проходит Кровавый перевал. Почему он так назван? А дальше идет перевал Куюк. Тоже связан с тяжелой стариной. Куюк. Обида? Гнев? Как еще перевести это слово? Как родились названия этих мест? Мы сидим у самого начала Кровавого перевала. Наши предки проливали здесь кровь за эти горы, за эти ущелья, за это небо над головой. За свободную родину. Бились с жестоким врагом, пришельцем, завоевателем. — Нариман погладил шершавый камень. Холодный он был, как лед. Не отогрело его еще солнце. Красные, ржавые пятна были на нем. Как высохшая давно кровь. Снизу его облепил бархатный, мягкий мох. — А может, это и есть капли крови, упавшие на камень из пронзенного сердца моего предка. А мы топчемся по этим священным пятнам, стучим по камням прикладами винтовок. Архаров собираемся стрелять. Разве не было запрета охотиться на архаров? А мы справедливый закон власти собираемся нарушить. На многие дебри, щели и вершины только один охранник. Как ему за всем уследить? Где он? В какую сторону подался? Где думает встать заслоном на пути таких, как мы? Мы с такой легкостью говорим «дикий» обо всем, что нам не понятно. А совесть? А надежда на то, что поймем же когда-нибудь?»

Нариман встал, отряхнул от грязи повлажневшие на коленях брюки, взял тяжелое ружье, отвел затвор, вынул патроны и по одному пошвырял их в холодный поток.

Коршун, неподвижно сидевший на ели, испугался и тяжело полетел прочь. «А было нашествие в начале восемнадцатого века», — вспомнил Нариман и не понял, зачем ему эта дата.

* * *

Свинцовые тучи стали отливать легкой желтизной, — значит, солнце поднялось довольно высоко. Архаров по-прежнему не видно. Жарасу надоело ждать, когда раздастся испуганный топот их копыт. Он начал замерзать и решил добраться до машины, чтобы выпить.

Волоча винтовку, он стал спускаться в ущелье. На противоположном склоне что-то мелькнуло. Жарас присмотрелся и увидел архара. Он стоял среди камней, огромный, не двигаясь, спокойно оглядывая незнакомца. Подхватив ружье, Жарас хотел выстрелить в зверя навскидку, но расстояние показалось ему слишком большим. Руки его дрожали. Жаркая волна прошла по телу. Он решил подойти поближе, но тут же испугался, что архар убежит. Однако баран спокойно стоял, словно дожидаясь охотника. Он напоминал статуи своих собратьев, расставленные вдоль междугородных трасс и на высоких перевалах.

Когда Жарас стал приближаться, архар двинулся ему навстречу. Охотник испугался. Архар шел прямо на него. Чем ближе подходил зверь, тем быстрее становились его шаги, и вдруг он побежал. Жарас попятился, отступая, и непроизвольно нажал на спусковой крючок. От грома, вырвавшегося из винтовки, казалось, перевернулось небо. Архар резко остановился, выставив передние ноги. Замер. Судя по всему, Жарас промазал. Постояв, архар снова пошел на Жараса. Тот испугался, вскинул винтовку и выстрелил. Попал. Архар подпрыгнул, словно хотел улететь в небо, и с глухим стуком упал на землю. В затухающие глаза архара в последний раз накатился цветущий луг. Вскочила на ноги мать. Сладкое молоко ее закапало на изумрудную траву. Вкусом оно напоминало сахар…

* * *

На звуки выстрелов сбежались все. Аманкул себя не помнил от радости. Он обнимал Жараса, жал ему руку, поздравлял, восторгался. Шоферы подогнали машины поближе. Последним подошел Нариман. Он увидел мертвые глаза архара и содрогнулся.

Жарас молча принимал поздравления. Он почему-то не испытывал полной радости. Его смущало странное поведение зверя. «Почему он не бросился бежать прочь, спасаясь от пули, и кинулся навстречу смерти? Или особо отметила судьба меня? Удача ждала меня. Меня, а не этих двоих. Разве они не сумели бы воспользоваться таким случаем?» Утешившись, Жарас поверил в свою счастливую звезду, в удачу, в свое особое положение среди людей, в то, что он «любимец божий», сомнения отпали сами собой, и он обратил внимание на хмурость Наримана. Это придало ему радости. «Завидует», — решил он.

— Ну, давайте подарки за смотрины моего архара, — рассмеялся он.

Аманкул тут же подхватил:

— Верно, верно, Жаке! Любой подарок будет уместен. Настоящий подарок впереди, а пока вот вам просто поздравление с полем, с удачей. — И он залез во внутренний карман, достал пачку красных бумажек и вложил деньги в руку Жараса. Словно боясь, что тот их потеряет, Аманкул закрыл ладонь пальцами Жараса и даже слегка придавил сверху.

— Молодец! Хорошее начало и добрая примета! Будет удача сопутствовать нам в охоте на архаров. — И Жарас протянул руку к остальным.

Шоферы смутились. Они, видно, не прихватили с собой денег. У Наримана деньги, конечно, были, но он не шевельнулся, крепко стиснув зубы. Ему стало противно, что за убийство кроткого и невинного зверя убийца еще требует себе подарка.

Жарас снова подумал: «А-а, собака, завидуешь! Ты меня давно уже ненавидишь за то, что обогнал тебя во всем, что стою выше, что девку увел, что мне во всем везет. С детства ненавидишь. Ну, да я тебе покажу еще, как враждовать со мной! Ты у меня подпрыгнешь почище этого архара и шмякнешься на камни, пес!»

Аманкул почувствовал, что настала минута, когда следует вмешаться. Он засуетился, засиял, словно ничего и не заметил:

— Ого! Наш Нареке дает только по крупным. Деньги его в кассе лежат. Не в кармане же их носить. Давайте-ка лучше спрыснем удачу. Джигиты, тащите сюда все из багажника! — обратился он к шоферам. — За охотничье счастье, за архара нашего Жаке! — провозгласил Аманкул тост и первым выпил свой стакан водки.

Жарас тоже выпил не поморщившись. У Наримана пропало желание выпить.

— Ну, чего ты, в самом деле, как старая дева, ломаешься? — недовольно буркнул Жарас с набитым ртом.

Нариман ничего не ответил, подошел к мертвому архару, потрогал его рога и принялся считать на