Черное ожерелье - Шерхан Муртазаев

Хамзин смеялся от души. Сомнения Наримана стали таять. Нет, не такой уж Жарас лживый, как ему казалось. Взрослея, человек начинает многое ценить иначе. Ему становятся дороги детские воспоминания и люди, которые с ними связаны. Приходит пора, когда человек начинает бояться одиночества. Раскаяние за совершенные подлости охватывает его, приходит зрелая мудрость. Жарас, кажется, из таких людей…

— Ох, Нареке, спасибо, что напомнил детство. Давно я так не смеялся, честное слово.

— Смех, говорят, продлевает жизнь, — поддержал Аманкул. — Да не отнимет у нас аллах смеха! Эх, джигиты, что может сравниться с радостным смехом в наш сложный и противоречивый век? Нужно уметь радоваться. «Работа, работа!» Уходим в нее с головой и все силы, нервы, энергию отдаем делу, забывая о том, что дни-то проходят безвозвратно. Жаке, спасибо вам тысячу и тысячу раз за то, что такую идею подали, вытащили нас на охоту.

— Ну, какие из нас охотники! Нам бы отдохнуть на лоне матери-природы, да с тем и вернуться.

— Конечно, вы правы! Но прихватим, что суждено добыть. Сейчас архары очень жирны.

Однако по всему было видно, что не охота интересовала Жараса. Он оделся, будто собрался в область, на совещание, а не охотиться. Отлично отглаженный коричневый костюм, белая рубашка, короткий галстук. Как всегда, от него пахнет хорошим одеколоном. Тщательно выбрит. Смуглое лицо ухожено, ни одной морщины нет.

Рядом с ним Аманкул и Нариман выглядят бледно. Они в рабочей, простенькой одежде. Уметь одеваться тоже искусство. Нариману оно не дано. Жарас с юности отличался элегантностью, теперь к ней прибавилась солидность. Такое в нем выработалось начальственное и важное отношение к окружающим, что на него поглядывают с невольным уважением, первому руку подают, готовы со вниманием слушать каждое слово.

Чем дальше углублялись в горы, тем мрачнее становилась природа. По словам Аманкула, они сегодня должны добраться до местечка Синяя скала — Кок-кия — и там переночевать. У них были с собой спальные мешки. А незадолго до рассвета пойдут на архаров. Аманкул утверждал: чем выше солнце, тем дальше в горы уходят архары, и человеку не найти их. Настоящие охотники добывают их именно на рассвете.

Ущелье, по которому бежит машина, глубокое и темное. А на вершины гор посмотришь — там еще день ясный. Наконец они выскочили из ущелья на равнину. Солнце уже коснулось горизонта. Впереди виднелись голые утесы Бурундая. А за ним светлел белый поясок. Это снежный Алатау.

Не нужно архара. Не нужно нарушать тишину выстрелами. Даже один вид этих гор, окрашенных закатными солнечными лучами, доставлял радость, давал отдых душе. Сначала Нариман сожалел, что дал увлечь себя в поездку, но потом забыл о неприятных спутниках, отдавшись светлому чувству общения с природой. Он увидел вершину Алатау, сердце его застучало сильней. Машина помчалась по равнине, окруженной горами и оттого похожей на озеро.

* * *

На земле новорожденной еще не успокоились горы. Еще не было ни зверей, ни птиц, ни муравьев, ни мошек, ни лягушек, ни ящериц, ни праотца Адама, ни праматери Евы. Рассвет мироздания.

Тишина. Солнце покинуло вершины Бурундая, и утесы посинели. Синие сумерки. Под одной из мрачных гор стоял круглый мавзолей. Он казался занесенным сюда из сна. Загадка.

— Держи к мавзолею, там ночевать будем, — велел шоферу Аманкул.

— Не хватало еще в могиле спать, — недовольно сказал Жарас. — Другого места нет?

— Мавзолей ночью защитой служит путнику, оберегает его. Заночуем там, — отозвался Аманкул.

— Выдумаешь тоже, — хмуро буркнул Жарас. — Бабушкины сказки да суеверия. А считаешь себя передовым человеком.

— Я настоящий атеист. Если кто другой не знает, то вам это известно. Зачем вы так, Жаке? Мавзолей — последнее пристанище Домалак-апы, да покоится душа се в райских садах!

Нариман слушал их вполуха. Но услышав имя матери Домалак, насторожился. Домалак! Он смутно помнил, что существует легенда, связанная с этим именем.

— Какая легенда? Чем попусту сидеть, послушаем, — предложил Жарас Хамзин.

* * *

Аманкул приступил к рассказу:

— Давным-давно жил батыр по имени Байдибек. В те времена ходжи не выдавали дочерей за черных, за простых. У правителя Туркестана ходжи Махтума-Магзома была дочь Нурила. Рассказывают: Байдибек читал молитву в мечети Азрет-султана в Туркестане. Его увидела Нурила и полюбила. Они соединились. Еще рассказывают: Байдибек силой отнял Нурилу у ходжей Туркестана…

— Ну ладно, отобрал так отобрал, в общем, ему досталась, — нетерпеливо перебил его Хамзин.

— Да-а, так или иначе — ему досталась. Настоящий был батыр. Разве отдали бы ходжи девушку из своего святого рода за черного? Да еще у него были две жены, у батыра. Она третьей пошла.

— Эх, времена были! — вздохнул Жарас и вдруг рассердился: — Мулла ты, что ли? Святые-мяты́е! Говори, не тяни!

Наримана стал раздражать Жарас с его нетерпением, завистью к батырам, жившим в старые времена. Вишь, захотелось кого-нибудь в придачу к Тан-Шолпан, подумал он, но сдержался, промолчал.

— Привозит батыр келин в свой род. Она всем нравится — льстит им ее происхождение, угождает она лаской, радует умом. Очень скоро ее уже не называли по имени, а только матерью Домалак. Однажды почувствовала Домалак-апа, что в ней зарождается новая жизнь, отяжелели ноги. Пришел срок, и родила она в шатре. Подошла к ней Сары-байбише, ненавидевшая молодую.

«О бедняжка! Да кого ты родила?» — вскричала она, делая вид, что жалеет Нурилу, и нагнулась, чтобы посмотреть на ребенка, а сама ногой ему на головку наступила.

Если бы она наступила еще раз или надавила посильнее, то не жить бы младенцу на свете. Но, на счастье их, подбежала вторая жена батыра по имени Сыланды. Она оттолкнула в сторону Сары-байбише и схватила ребенка на руки. Так и спасла.

— Вот черт, бабы какие бывают, а! — покачал головой Жарас. Он сунул сигарету в мундштук с позолоченным ободком и закурил.

— Кстати, есть мавзолей и байбише Сыланды. Он остался в стороне долины Марим. — И Аманкул показал в сторону темных гор на северо-востоке.

— Итак, ребенок тот жив остался? — спросил Жарас и выпустил целый ряд синих колец.

— Еще как! Аул Байдибека по наущению Сары-байбише откочевал, оставив Домалак-апу с младенцем. Даже капли воды не нашла она, чтобы выкупать ребенка. Но вот что удивительно — младенец плакал и бил ножкой землю, и в том месте, где пятка его касалась земли, забил чистый родник.

— Эх, нашел о чем говорить, когда горло пересохло от жажды…

— Что же вы раньше не сказали? В багажнике пиво есть, — засуетился Аманкул.

— Ладно уж. Доехали почти. Будем на месте, возьмемся за дело основательно, — засмеялся Жарас.