Том 1. Усомнившийся Макар - Андрей Платонович Платонов

Матвей Иванович слушал и довольно улыбался: он действительно открыл научный признак расы. Теперь безошибочно можно определить возраст каждой нации и предсказать ее всемирно-историческую судьбу.

После всех происшествий Матвей Иванович тронулся в Вырвины Ямки. Мужики тогда были привычны ко всякому предписанию закона и покорно отдались в руки Матвея Ивановича. Один только обнаружил любопытство:

– А что, господин доктор, дозвольте мне спросить, правда, будто государь тышу мужиков отбирает – французской державе будто подарок живым народом хочет сделать, а то француз ослаб и у него женщина не рожает!

Матвей Иванович сообразил, что подтвердить это народное мнение – самый лучший и успокоительный ответ.

– Ты, братец, верно догадался! По сту целковых одного жалованья дадут, а делать будет нечего – одна любовь и удовольствие!..

– А насколько времени ехать-то? – расспрашивал дальше мужик.

Он хотел тут же установить, годится этот заработок для хозяйства или нет.

– На год! – сказал Матвей Иванович. – Харчи дают казенные и проезд за царский счет.

Тогда мужик согласился:

– Ну, это безбоязно народ поедет! Можно тыщу домой привезти!

Вернулся Матвей Иванович из командировки и естественным образом вжился в городские государственные дела.

Губернатор, прознав про исследование Матвея Ивановича от правителя дел, заключил, что это новое научное поприще и русский народ на нем себя покажет, и велел привести к себе ученого, когда тот окончательно установит превосходство русской национальной силы.

Матвей Иванович возвратился веселым и в одну неделю статистически доказал необходимость великой державы русского народа. Это исходило от величины одного элемента русского тела и сравнения его с таковым же элементом инородцев.

Свое открытие Матвей Иванович доказывал губернатору лично – с цифрами в руках и цветными диаграммами на стене.

– Оригинально и великолепно! – воскликнул губернатор, поняв идею Матвея Ивановича государственно просто. – Ваше открытие, милейший док гор, объективно доказало, что русский народ – это плодородный чернозем, окруженный бесплодным песком инородцев! Благодарю вас – прямо блестяще и оригинально до парадокса! Хотя, разве православие не парадокс? А мы живем им! Русский народ всегда жил за счет неимоверных сил!

Правитель с тех пор не отставал от Матвея Ивановича, а Матвей Иванович перешел на жалованье в земскую управу и семь лет подбивал и уточнял итоги своего открытия.

Каждый год он собирался поехать в Петербург для доклада, но трудился над увязкой цифр и оставался.

Все семь лет Матвей Иванович считался шедевром губернии – и его приглашали на губернские балы для показа местным знаменитым людям. От Матвея Ивановича всегда требовали рассказа о технических деталях своей науки – и он охотно разъяснял эти детали, со всей наивностью и беспристрастностью ученого, поскольку речь шла о твердых фактах.

На пятый год жизни в Старозвонном Куте Матвей Иванович женился. Жена ему вышла удачная – некая нелепая толстая девица, но очень добрая от слепой веры в Бога. Это была вторая удача в жизни Матвея Ивановича: до Старозвонного Кута он терпел сплошные бедствия. Третьей и последней удачей Матвея Ивановича был сын – не свой, а приемный, потому что его девица не могла ничего родить. Сына он принял уже взрослого – мальчика лет пятнадцати, кроткого и круглого сироту.

И так впился в жизнь Матвей Иванович, что и через двадцать лег не изнемог, а готовился к новым изысканиям по любимому научному предмету.

Революция тоже его не устрашила – он ее взял с разгона, сразу почуяв, где у нее слабое нежное место.

До 1924 года он занимался огородом и Национальной Летописью выучился свой овощ добывать и исписал 63 фута бумаги с обеих сторон. Его никто не тронул: для убийства на войне слишком стар, а для белых и красных бесполезен – ученый, средний мягкий человек. Он сам про науку говорил, что она рессора на колесе истории. Старик не докопался, что наука может стать и мертвым тормозом разбега истории и углем в топке ее паровоза.

Но в последние десять лет жизни Матвей Иванович ослаб, часто плакал и стал каким-то человеком. Что-то тронулось внутри его, потому что он боялся за сына и жену. Но сын сам начал седеть, а для Матвея Ивановича он все больше становился сердечной драгоценностью, и Матвей Иванович относился к нему как к беззащитному трехдневному существу. Когда сына призвали красные на гражданскую войну, то Матвей Иванович задрожал от ужаса и просил с содроганием всей души:

– Сынок, поклянись мне матерью, что как только явишься на фронт, то сразу спросишь, где тут плен, – и запишешься туда!..

Сын клялся для утешения отца, что своевременно запишется в плен, а на фронте водил броневые автомобили с такой алчностью, что сам хотел забрать в плен весь мир.

Умер Матвей Иванович в 1925 году, пресеченный в своем лучшем намерении. Он представил в свой губисполком замечательный доклад об учреждении Сексуального Интернационала, где доказывалась срочная необходимость такого воспитания людей, чтобы и люди, и вещи, и животные вошли в чувственные страстные отношения, тогда, думал Матвей Иванович, любовь материализуется и вселенная, наконец, приобретет крепость и вечный мир единого плотного тела.

Доклад был отклонен еще в плановой комиссии, и великая мечта Матвея Ивановича навсегда замерла, попутно остановив его огорченное идейное сердце. Его жена – бездетная девица – ушла к живым родителям и до сих пор, наверное, вяжет скатерти с инициалами заказчиков в углах; считая петли, она одновременно и безутешно скорбит об усопшем супруге.

<1927>

Че-Че-О*

Областные организационно-философские очерки

Пишут, что хорошо выезжать из Москвы, потому что, дескать, сразу окупаешься в травяную русскую природу и в советские массы. Я того не чувствовал – мне отовсюду грустно уезжать, везде, на любом географическом месте, в жизнь и в людей ввязываешься сердцем и отвязываться нет желаний.

Поезд шел на юг, на Северный Кавказ, в нем ехали люди на отдых, некоторые же – на хлебозаготовки, на контроль строительства обводнительных каналов в тамошних республиках и на другие государственные дела. Смутили меня те, которым необходим отдых – это были не рабочие и не средние служащие, а явный бюрократический актив, умеющий пластическим путем фильтроваться сквозь государственные трущобы в страны, не для него завоеванные. Целиком возможно, что это лишь правда моего вагона, а не всеобщая горестная истина. Но не нужно увлекаться той правдой, о которой можно сказать, что она существует лишь в «общем и целом», а руками и очами ее проверить нельзя. «Общая и целая» – это средне-арифметическая правда, меня же интересует