Последняя книжная вечеринка - Карен Дюкесс

сияла на солнце чудесным синим цветом. Маяк на песчаной косе Лонг-пойнт, казалось, был так близко, что можно было до него дотронуться. Но красота этого утра не утешала и не вдохновляла меня. Она была мне сейчас как оскорбление и раздражала. Я вернулась на сухой песок и легла на спину, закрыв глаза от яркого солнца.

Я пыталась прочистить мозги, но продолжала проигрывать в голове одно и то же. Поникшие плечи Генри, когда он смотрел на Тилли и Лэйн. Фрэнни, когда он назвал нашу ночь – и меня в том числе – недоразумением. Страницы романа Генри. Момент, когда я осознала, что Джереми лгал мне все это время. И боль, причиненная его словами.

Когда я вернулась домой, родители занимались прополкой сада, а Джереми уехал.

Часть пятая

Сентябрь, 1988 год 

46

Каждое утро, выходя из дома в пелену горячего удушливого воздуха, я поражалась этой погоде. В конце сентября жара во Флориде не собиралась сдаваться. Мои волосы постоянно кудрявились, а бедра липли друг к другу. Что бы я ни надевала, как бы сильно ни включала кондиционер в своем «Шевроле Нова», за время, пока я шла через парковку в прохладный офис «Хронографа округа Ситрас», жара меня просто убивала.

Постоянство Флориды, ее непрерывное лето и бесконечные равнины казались мне наказанием. Словно бы жизнь в месте, где ничего не меняется, где невозможно запомнить, какое сейчас время года, не говоря уже о том, какой месяц, – это то, что я заслужила, пытаясь найти возможность для перемен там, где и искать не следовало бы.

Прошел примерно год с тех пор, как я начала работать репортером в «Хронографе» в округе Ситрас, болотистой сельской местности, в которой уже давно не росли цитрусы – с той самой поры, когда в 1895 году здесь были сильные заморозки. Теперь эта местность славилась лишь рыбными ресторанами, ламантинами, закрытыми фосфатными рудниками и парой недорогих домов престарелых, среди которых был и знаменитый Беверли Хиллз. Восточная часть округа была прибрежной зоной, но там нельзя было найти приличный пляж. Нужно было больше полумили плескаться в мелководье, продираясь сквозь мангровые заросли, чтобы попасть к воде, которая доходит хотя бы до пояса.

Инвернесс, центральный город округа, был тем еще захолустьем. Шарм города, если он у него вообще был, заключался не в кирпичном здании муниципалитета или в двух длинных зданиях вокруг него, где расположились стандартные семейные магазинчики. Шарм был в другом. В цепочке озер, примыкающих к городу, и в реке Витлакоочи, протекающей за его пределами. Инвернесс отличался от Труро всем, чем только мог, от пейзажа до эмоционального настроя, и для меня это было идеальным решением.

Я жила в двухэтажном таунхаусе у трассы 44 в полутора километрах от офиса и платила за это в три раза меньше, чем за квартиру в Нью-Йорке. У меня было небольшое, застекленное на задний двор крыльцо, на котором как раз хватало места для пачки утренних газет, маленькая кухня и гостиная, две ванные комнаты с совмещенным санузлом и две спальни. Здание было из новостроек – довольно симпатичное, но хлипкое. Стены были такие тонкие, что я слышала, как молодожены по соседству ругаются, как будто они женаты уже много лет, и затем как они занимаются очевидно приятным примирительным сексом, после которого у них обычно следовали тихие и довольные беседы. Когда я увидела их на парковке, они показались мне довольно счастливыми людьми. Это было хорошим напоминанием о том, что отношения, как и многие другие вещи, могут быть крепкими и ценными, даже если они не похожи на идеальные.

В жилом комплексе также был бассейн – им никто не пользовался, кроме меня. После работы я проплывала несколько кругов, а потом ложилась на спину и держалась на воде, глядя вверх на толстые дубовые ветви и пушистые полосы испанского моха, свисающие с них. Мои уши находились под водой, но и сквозь воду я слышала громкое стрекотание цикад. Жить в месте, где у меня не было прошлого, связей и ожиданий, было большим облегчением.

Работу я нашла через Альву. Когда я поделилась с ней своими планами начать с нуля и работать репортером, она посоветовала округ Ситрас, где ее сестра, Камилла, работала в рекламном отделе местной газеты. Альва, которой я в итоге рассказала все, что произошло со мной тем летом, была одной из немногих, кто поддержал мой побег в журналистику.

– Все признают только крупные достижения, – сказала Альва. – Но маленькие шаги могут привести тебя к результату, который будет ничуть не хуже.

Работа была одновременно и скучная, и увлекательная. С первого дня я погрузилась в окружные комиссии, заседания школьных советов, региональные выборы и парады. Я писала о засилье жуков, о том, что эти хрущи во время брачного периода летают повсюду и покрывают лобовые стекла машин своими липкими телами. Я писала о суде над мужчиной, стрелявшим жене в спину из обреза. На слушании и вынесении приговора был всего лишь один свидетель, его учитель труда, который подтвердил, что не помнит, чтобы этот мужчина делал что-то необычное или вредил кому бы то ни было. Посовещавшись меньше десяти минут, суд присяжных предложил казнь на электрическом стуле. Все для меня было в новинку, и я чувствовала, что не просто учусь быть репортером, но и начинаю жить заново. Я стала понимать, как что работает в этом мире, и насколько все одновременно проще и сложнее, чем я себе представляла.

Мне нравилось, что работу нужно закончить за один день, и у меня не было времени подбирать слова. Достаточно было того, чтобы они значили то, что нужно было сказать. Я научилась штамповать новости быстро и могла написать полицейский рапорт даже во сне. Я знала большую часть помощников шерифов по имени, знала, кто из местных пустозвонов любил монополизировать микрофон на слушаниях по переделу земли просто потому, что им больше нечем заняться. Я написала несколько биографических очерков, в том числе про первую в регионе женщину-охотника на крокодилов, а позже меня попросили регулярно писать что-то в основную часть газеты. Я написала серию статей для первой полосы про девочку детсадовского возраста, которая заразилась ВИЧ через переливание крови, и теперь оказалась в эпицентре битвы между паникующими родителями, официальными представителями школ, юристами и врачами о том, имеет ли она право ходить в государственную школу. После выпуска этих статей редактору пришло рекордное число писем от читателей,