Последняя книжная вечеринка - Карен Дюкесс

замялся, когда увидел меня, затем продолжил читать до конца главы. Аплодисменты, похоже, рассеяли те чары, что помогли ему успокоиться и читать уверенно. Пока он кивал и спускался вниз, его щеки приобрели ярко-красный оттенок.

Я знала, что Джереми рано или поздно меня найдет, поэтому облокотилась на высокую стремянку на колесиках рядом с полками под вывеской «Мемуары» и попивала свое вино, разглядывая людей. Джереми обходил гостей, жал им руки, вежливо улыбался. И вот он оказался передо мной. Он выглядел изрядно смущенным, что стало для меня большим облегчением и предполагало, что в отличие от прошлого лета у него проснулась совесть.

– Не переживай, – сказала я. – Я не обличать тебя пришла.

– Я не переживаю.

– Поздравляю. Это действительно хорошая книга.

Я подняла бокал. Он аккуратно коснулся своим бокалом моего бокала и посмотрел, как я отпиваю глоток.

– Спасибо, – сказал он. – Я знаю.

– Тебе разве не говорили, что молодые писатели должны выглядеть искренне перепуганными и неуверенными в себе?

– Говорили, и это все точно про меня.

Я обвела магазин взглядом.

– Вот это вечеринка, – сказала я. – Думаю, здесь нет никого из Труро…

Он печально покачал головой:

– Без шансов. Они со мной даже не разговаривают. В прошлом году я получил письмо от Генри. Он писал, что не будет препятствовать моей «так называемой литературной карьере», но и не заинтересован в дальнейшем общении.

– Это, должно быть, больно, – сказала я. – Они ведь так много значили для тебя.

– Да, но в любом случае все уже в прошлом, – сказал Джереми. – Дом выставлен на продажу. Тилли и Лэйн вернулись в Рим. Фрэнни живет с Лил в Мэне. Планируют там и остаться. Он сказал, что наконец-то стал свыкаться с эгоцентризмом своих родителей.

Это меня удивило:

– А Генри?

Я видела Генри всего один раз – через неделю после той книжной вечеринки, когда я заходила к нему, чтобы попрощаться перед тем, как он уедет в Нью-Йорк. Все время, пока я была там, он рылся в своих картонных коробках. Ему, кажется, было неловко, и он явно держался подальше от любых личных разговоров. Наконец он дал мне чек с оплатой за последние дни работы, что перевело наши отношения в формат исключительно деловых и денежных, что было даже хуже молчания. Я не знала, что сказать, поэтому поблагодарила его и сказала, что мне жаль. Он не стал спрашивать, чего мне жаль, пожелал удачи, поцеловал в щеку, после чего продолжил собирать бумаги со стола.

– Генри все еще работает над своими мемуарами, – сказал Джереми. – Он настоял на том, чтобы пересмотреть части, касающиеся его брака, и его можно понять, учитывая все случившееся. Насколько я знаю, у него там все идет не очень хорошо. Малькольм может махнуть на него рукой, если тот затянет сроки.

Я знала, что Генри было не очень легко. В начале прошлой весны – задолго до того, как я обосновалась во Флориде, – я получила письмо, написанное на бумаге с хорошо знакомыми мне инициалами. Он приложил все усилия, чтобы звучать непринужденно, спрашивая, не желаю ли я пробудить своего внутреннего археолога и выкопать его из-под завала черновиков, в которых он погряз. К своему облегчению, я не испытывала соблазна согласиться на это предложение, но мне было грустно думать о том, что он одинок и растерян.

– Ну, что будешь делать дальше? – спросила я Джереми.

– Точно не знаю. Меня звали вести семинары в колледже Сара Лоренс.

– Уж не по этике творчества, я надеюсь?

– Ой! – воскликнул он, притворяясь, что его ударили ножом в грудь.

– Прости, – сказала я искренне. – Старая привычка говорить что думаю.

– Все нормально. Я заслужил это.

Осторожно – так, что мне это даже показалось милым – Джереми стал рассказывать, что работает над новым романом, взяв за основу опыт своих родителей во время войны. Оказалось, что он уже провел обширное исследование о своих предках, о концентрационных лагерях и вообще о времени, которое его родители провели в Израиле перед тем, как приехать в Америку и начать жить в Нью-Джерси.

– Это смело, – сказала я. – Правда.

– Это жутко, если честно.

– Честность тебе к лицу, – сказала я.

Он казался слегка смущенным:

– А ты? Ты правда работаешь журналистом в газете?

– Я теперь настоящая Бренда Старр[24], – сказала я, готовясь к его презрительной насмешке над журналистикой.

– Это то, чего ты хочешь? – спросил Джереми.

– Это начало. Благодаря бесконечным дедлайнам не довести историю своей писательской карьеры до конца просто невозможно.

– Тогда я очень рад за тебя.

Кажется, он сказал это искренне. Я рассказала в ответ, что закончила несколько рассказов, один из которых будет напечатан в «Джорджиа Ревью» этой зимой.

– Не «Нью-Йоркер», конечно, но… – сказала я.

– Прекрати. Это уже большое достижение закончить рассказ и добиться публикации. Этого достаточно не только для начала.

– Спасибо.

– И еще я бы с удовольствием прочитал его.

– Я буду рада, – сказала я.

Некоторое время мы неловко стояли друг напротив друга. Возможно, мы оба несколько опасались этой сиюминутной искренности, возникшей между нами. Я была рада видеть в Джереми человека сложного, но достойного. Это удивительно – знать, что те добрые чувства к нему, которые возникли у меня в то утро перед книжной вечеринкой, не были необоснованны. У меня в голове мелькнула картинка. Джереми сидит в каноэ, ближе к носу, в реке Витлакоочи, сжимаясь от ужаса при виде аллигатора. Или другая, Джереми сидит на заднем крыльце моего дома, погрузившись в чтение рассказа. Моего рассказа. Я улыбаюсь ему, а он улыбается мне.

К нам подошла Мэри, приобняла меня и сказала Джереми, что с ним хотел поговорить журналист из «Голоса Виллиджа».

– Я скажу ему, что ты сейчас подойдешь?

Джереми кивнул, и она ушла.

– Фанаты ждут, – сказала я.

– Я найду тебя, – пообещал он.

Джереми ушел в толпу. Вечеринка шла полным ходом. Редакторы, агенты, писатели, рекламщики и секретари общались, пили вино, смеялись, как будто не было ничего более захватывающего или важного, чем издание книги. Некоторые из них прочитают роман Джереми, и он им понравится. Другие не собираются читать ни строчки, но будут писать, что им понравилось. А некоторые будут читать, с каждой страницей надеясь возненавидеть его. Они примут новый статус Джереми, но никто из них не будет знать о том сложном зелье из амбиций, таланта, страха, стыда, обмана и тяжелой работы, из которого этот роман появился.

Направляясь к двери, я остановилась, чтобы взглянуть на витрину, где лежали книги Джереми. Их оформление явно отражало чье-то представление о Непале. Здесь были статуи Будды и