Пассажиры империала - Луи Арагон

Сюзанна больше не слушает. Обернувшись, она прикладывает руку щитком к глазам, ищет взглядом старших, кричит:

— Mother! Mother darling! — как будто английские слова слышно будет дальше, чем французские.

А когда вернулись в замок, госпожа Пейерон пожурила их:

— Что это с вами случилось? Побежали, побежали, невозможно было догнать вас!

— Ну вот, видишь, Ивонна. Я же вам говорила, — проворчала Сюзанна, топая ногой.

И вместе с тем у неё стало легче на душе, рассеялась зародившаяся постыдная мысль. Она схватила руку матери и поцеловала её. Странная девочка! Бланш с нежностью смотрит на неё, а Паскаль спрашивает себя: что за комедию разыгрывают мать и дочь?

А папа ничего не слышит, когда с ним заговаривают. Он витает в облаках. Вернувшись с прогулки, он даже не развернул газету, не проглядел котировку бумаг на бирже. Теперь он часто подстригает себе бороду и даже немного душится какими-то духами. Полетта заметила это и сказала:

— Да вы, право, стали следить за собою, мой друг. Берегитесь, от нас ничто не укроется!

XXVII

Было то, о чём Пейерон рассказал, и было то, о чём он не рассказывал. Он-то самым главным считал своё возвышение в обществе, и Бланш просто была доказательством его преуспеяния. Но каким образом они сблизились? Загадка. А для Пьера только эта загадка и имела значение. Он пытался представить себе этот роман. И не мог.

Несомненно, Пейерон выступил в роли спасителя фабрики. Несомненно. Но это ещё ничего не объясняло.

Пьеру и в голову не приходило самое простое, но для него самое невероятное предположение, что девушка увлеклась этим энергичным и решительным человеком, совсем непохожим на её родных — на растерянного отца, на слабовольного брата, которого унесло бурей. Пьеру это не приходило в голову, а кто бы ему об этом сказал? Уж во всяком случае не Бланш; она старалась окружать себя таинственностью, чтобы больше нравиться ему, и всегда умела вскользь бросить несколько слов, обращавших её прошлое в некую легенду, в поэтический роман.

Ведь так и бывает, когда встречаются двое, не знавшие прежде друг друга, — они упиваются счастливой возможностью приукрасить своё прошлое, которое складывается у людей как придётся, а не так как бы им хотелось. Какой соблазн! Бланш не лгала Пьеру, а только позволяла ему обманываться. Она намекала, а Пьер, разумеется, подбирал и сплетал в гирлянды разбросанные листочки, по-своему переставлял обманчивые огоньки.

Он убедил себя, что в жизни Бланш был кто-то другой, что произошла какая-то тайная драма, а Пейерон воспользовался этим, но он был только ширмой, скрывавшей от глаз общества… Словом, Пьер воображал всё, что угодно, кроме правды. Бланш смутно чувствовала, что эта правда была бы для него непонятна, — ведь Пьер был полной противоположностью Эрнесту, и то, что являлось высоким достоинством одного, было совершенно непостижимо для другого.

Бланш прожила уже немало лет в браке с Пейероном, имела от него дочку, создала себе домашний очаг и вдруг влюбилась в разрушителя, в отрицателя, каким ей показался Пьер. В сущности, она хотела вознаградить себя за своё социальное падение, на которое когда-то пошла добровольно. Ей нравился ярый индивидуализм Пьера и даже его отвращение к политике, которое он возвёл в принцип. В её глазах это давало Пьеру преимущество перед Пейероном, так же как и его нежелание курить сигары. До чего же Эрнест надоел ей своими разговорами о политике! Ничего она в политике не понимает и не хочет понимать. Теперь Бланш мстила ему за всё. Конечно, это была не первая месть. Но ведь бывают обиды, за которые по-настоящему даже и не отомстишь никогда.

День за днём пронеслись так быстро, как это бывает только на летних каникулах. Приближалось успенье. По настоянию господина де Сентвиля устроили пикник в лесу. Предлогом для экскурсии послужили развалины какого-то безвестного аббатства. Как и предполагалось в разговорах, поехали на большом тарантасе, в который запрягли пару разномастных лошадей, взятых у фермеров. Правил лошадьми мальчишка с фермы. День прошёл замечательно, очень весело, все были настроены дружелюбно; только вот Паскаль с Сюзанной поссорились, даже были слёзы.

— Как жаль, что мы устроили пикник в будний день, — сказала госпожа Пейерон, когда возвратились домой. — Эрнест был бы так доволен.

Полетта поджала губы:

— Не думаю, — сказала она.

Приехала, наконец, в Сентвиль госпожа д’Амберьо. Выглядела она неважно, лицо стало багровым, ноги опухли. Полетта, конечно, не могла всё время оставлять её одну, надо было посидеть с матерью, составить ей компанию.

— Мы совсем не видим госпожу Меркадье с тех пор как приехала её матушка, — жаловалась Бланш. — На прогулки она теперь с нами не ходит… Очень жаль… И потом, знаете ли… вы не обижайтесь, мосье Меркадье, но женщина не может обойтись без женского общества.

— Вы так думаете? — нахально заметил Паскаль, собиравший под деревьями грибы.

Отец расхохотался и легонько дал ему подзатыльник.

— Не вмешивайся в разговоры взрослых. Шёл бы лучше помирился с Сюзанной.

Они действительно опять были в ссоре. Но из-за чего они поссорились, Паскаль не рассказал отцу. Сюзанна, видите ли, разнервничалась, когда мать прогнала её из виноградной беседки, где девочка вертелась без всякой нужды и мешала её разговору с Пьером Меркадье. А Паскаль вдруг встал на сторону госпожи Пейерон и сказал Сюзанне напрямик:

— А может, твоя мама хочет побыть одна с моим папой? Ты же не приглашаешь её с собой, когда мы залезаем на сеновал.

Сюзанна пришла в неописуемую ярость и готова была выцарапать глаза дрянному мальчишке.

— Мой папа… мой папа… дурак ты несчастный.

— Ладно, Сюзанна, раз так, я больше с тобой вместе прятаться не буду. — И Паскаль назло ей убежал куда-то с Ивонной.

Пятнадцатого августа госпожа д’Амберьо, которую брат возил в кабриолете к обедне в Бюлоз, заметила, что никого из Пейеронов, даже детей, не было в церкви, и по этому поводу она устроила «дедусе Паскалю» грандиозную сцену.

— Кой чёрт! Кого ты, спрашивается, пустил в свой дом? Берёшь квартирантов, так сначала справки о них наведи.

— Ну что ты, Мари, успокойся. Конечно, я навёл справки. Уверяю тебя, я получил о них прекрасные отзывы. Люди вполне платёжеспособные!

— Паскаль, да ты в уме? Разве в этом дело? Разве можно терпеть в своём доме людей, у которых нет ни нравственных правил, ни уважения к религии. А ты разрешаешь им общаться с твоими родными, — с племянницей, с внуками…

Они как раз обогнали госпожу Меркадье, которая ехала