С четырех сторон - Шрикришна Аланахалли

Мать Пеми не переставало удивлять сходство имен братьев. Они не просто рифмовались — имя ее мужа начиналось на «б», а его брата — на следующую по алфавиту букву, «бх».

Она, конечно, понимала: давая младшему сыну такое имя, отец хотел подчеркнуть, что братья должны всегда держаться вместе, но при этом младший должен уступать главенство старшему, послушно за ним следовать, обо всем с ним советоваться, прислушиваться к его словам.

Вышло же все не так: младший совершенно не считался со старшим, и мать Пеми звала его просто Бханджия, вкладывая в эту уменьшительную форму его имени свою нелюбовь к деверю.

Мать Пеми только что увидела, как жена Бханджии выходит на пустырь между их домами: упитанная, рослая, вся в золотых побрякушках, нос кверху. Походочка, ужимки и ухватки — по всему видна наглая и мерзкая баба, думала мать Пеми.

А мать Ранги начала выкликать:

— Где ты там, мать Палуни? Все на свете проспишь! Вставай — или про выборы забыла?

Мать Пеми так и затрясло от злости при виде матери Ранги. Ну вот, расхаживает себе женщина, которая ни в чем не знает нужды, благоденствует с мужем и с детьми. Младшие, оба мальчики, живут с родителями. Муж торгует лесом, у него собственный склад в городе, там у них еще один дом. В городском доме живут старшие сыновья, уже взрослые, оба пристроены — работают клерками. Три дочери замужем, и мужья как будто хорошие. Старшую выдали за подрядчика, который нажился на своих подрядах; среднюю — за инспектора школ, а младшую — за чиновника из налогового управления.

Мать Пеми припомнила и как мать Ранги мужем своим помыкает — вот уж действительно муженек под каблуком! Она заправляет всеми его делами и даже, говорят, проверяет его деловые бумаги. Живет она все время в городе, а сейчас заявилась в деревню присмотреть за строительством и прикупить земли под огороды.

Чем больше думала мать Пеми, чем сильнее разгорались в ней зависть и злость, тем больше обид припоминалось ей.

Как мир неблагодарен, как быстро забывается добро, которое делаешь людям! На развалинах бывшей усадьбы — четыре семьи, потомки аристократического рода ее мужа. Каждая семья жила своим домом. Мать Палуни была беднее всех, и сколько раз мать Пеми выручала ее! Уж, казалось бы, им двоим и дружить, так нет, полюбуйтесь, как она бегает за матерью Ранги.

А что произошло за месяц до приезда матери Ранги? Мать Пеми точно помнит, когда это было — во вторник вечером это было. Мать Палуни голосила и звала на помощь: ее младшую сначала рвало, да так, что даже из носа пошла рвота, а потом девочка откинула головку и застыла без движения. Мать Пеми бросилась за мужем, тот прибежал и своим «гимпатическим» лекарством в два счета поставил ребенка на ноги.

— А мать Ранги где тогда была? — ядовито вопросила мать Пеми.

Сама мать Палуни маялась амебной дизентерией, и мать Пеми раньше всегда брала у мужа лекарства для нее. Но не успела появиться мать Ранги, как мать Палуни стала пользоваться ее городскими средствами, мало того, пошла трезвонить по всей деревне, что «гимпатия» — это ерунда!

Теперь она с утра до ночи крутится вокруг матери Ранги, все для нее вызнает, сплетни ей носит со всей деревни.

— Что за человек! — негодовала мать Пеми. — Ни стыда, ни совести! И подумать только — такие тоже голосуют!

Другие родственники вели себя немногим лучше: из двух братьев-близнецов Гадеи и Сандеи сам Сандеи и вся семейка матери Пари тоже лизали пятки этой нахалке.

Сандеи даже собирался уступить ей свой участок.

Один только Гадеи по-прежнему оставался верен матери Пеми, и она с нетерпением ждала его, чтобы узнать, за какую партию собирается голосовать мать Ранги и ее компания, поскольку мать Пеми, само собой, будет голосовать за другую.

Гадеи появился как обещал. Он был очень маленького роста, тощий и мосластый, с кожей почти черного цвета и сияющей лысиной. Его маленькие глазки смотрели как-то неопределенно и чаще всего вниз.

— Вот и ты! — приветствовала его мать Пеми. — Садись, я сейчас принесу шкатулку и сверну тебе бетель. Брата твоего нет дома, к больному пошел.

— Знаю, невестка. Я его по дороге встретил. Иду, говорит, в квартал неприкасаемых. И попросил, чтоб я отвел тебя голосовать. Ты готова?

— Я-то готова, только хочу сперва свернуть тебе бетель. Я быстро!

Мать Пеми уважала Гадеи за упорство, трудолюбие и ум. Она хорошо помнила, как он боролся с трудностями и не просто выжил, а еще и богатство нажил. Когда только ввели контроль над торговлей предметами первой необходимости, Гадеи сразу добыл разрешение торговать сахаром и керосином и открыл в деревне лавочку. Теперь эта лавочка стала самым большим заведением в округе, приносила Гадеи постоянный доход сотни две в месяц и сделала его человеком настолько значительным, что представители всех партий так и лебезили перед ним.

Больше всего матери Пеми нравилось, как Гадеи обдурил Бханджакишора, младшего брата ее мужа, а тот так ничего и не смог сделать. Гадеи взял у Бханджакишора двести рупий взаймы под честное слово, что продаст ему землю. Землю продавать он и не подумал, долг тоже не вернул, а когда его спрашивали, отвечал с невинным видом:

— Ну где у меня такие деньги, чтоб долг уплатить? Нет у меня денег. Как хочешь, так и взыскивай. Я не против.

И все тут. А у Бханджакишора даже расписки не было, и он понимал: без расписки никакой суд этим делом заниматься не станет. И он проклинал Гадеи, но Гадеи проклятий не боялся.

Мать Пеми вернулась со шкатулкой, где у нее хранились листья бетеля, толченые плоды арека и прочее.

Приготавливая бетель для себя и Гадеи, она спросила без обиняков:

— Они за кого собираются голосовать?

— Откуда же мне знать, невестка?

— Надо узнать. Обязательно надо узнать. Это очень важно. Мы же с тобой не будем голосовать за ту партию, за которую голосует мать Ранги и ее прихвостни. Если они за тех, что клеят плакаты с пальмой, мы тогда — за манго. Если за курицу, мы тогда — за дикого кота.

— Что-о? — изумился Гадеи. — Откуда ты это взяла? Пальмы, манго, куры, коты дикие — разве есть такие предвыборные эмблемы?

— Нет — и не надо! Не о том речь! Я говорю: мы не будем голосовать за их партию. Я-то уж точно не стану! — Дольше мать Пеми сдерживаться не могла: — Дрянь этакая! Сколько же я должна терпеть нахальство семейки этой! Пользуются тем, что твой брат человек