Фиеста (И восходит солнце) - Эрнест Миллер Хемингуэй

– Леди Эшли у вас? – спросил я.

Она тупо посмотрела на меня.

– Англичанка у вас?

Она обернулась и позвала кого-то. К двери подошла необъятная толстуха. Ее седые волосы, густо напомаженные, лежали фестонами вокруг лица. При малом росте вид у нее был самый внушительный.

– Муй буэнос[131], – сказал я. – Есть тут у вас англичанка? Я хотел бы видеть эту английскую леди.

– Muy buenos. Да, есть тут англичашка. Конечно, вы можете ее видеть, если она пожелает вас видеть.

– Она желает меня видеть.

– Chica[132] спросит ее.

– Очень жарко.

– В Мадриде летом очень жарко.

– А зимой как – холодно?

– Да, зимой очень холодно.

Хочу ли я заселиться в отель «Монтана» собственной персоной?

На этот счет я пока не решил, но мне будет приятно, если мои чемоданы поднимут с первого этажа, чтобы их ненароком не украли. В отеле «Монтана» никогда ничего не крадут. В других фондас[133] – да. Но не здесь. Нет. Служащие этого заведения проходят строгий отбор. Я был рад это слышать. Тем не менее я бы предпочел, чтобы мои чемоданы подняли.

Вошла служанка и сказала, что англичанка хочет видеть англичанина немедленно, сию минуту.

– Хорошо, – сказал я. – Видите? Как я и сказал.

– Ясно.

Я проследовал за служанкой, глядя ей в спину, по длинному темному коридору. В самом конце она постучала в дверь.

– Да-да, – сказала Бретт. – Это ты, Джейк?

– Это я.

– Входи. Входи.

Я открыл дверь. Служанка закрыла ее за мной. Бретт была в постели. Она только что причесалась и держала в руке расческу. В номере был кавардак, какой бывает только у людей, привыкших к прислуге.

– Милый! – сказала Бретт.

Я подошел к ней и обнял. Она поцеловала меня, и я почувствовал при этом, что ее мысли заняты чем-то другим. А еще – что она дрожит. Она показалась мне совсем маленькой.

– Милый! Со мной черт знает что творилось.

– Расскажи об этом.

– Да нечего рассказывать. Он только вчера уехал. Я его вынудила.

– Чем он тебя не устроил?

– Я не знаю. Это как-то само собой вышло. Я даже не думаю, что он обиделся.

– Наверно, ты была ужас как хороша для него.

– Ему ни с кем нельзя жить. Я сразу это поняла.

– Да уж.

– О, черт! – сказала она. – Давай не будем об этом. Не будем об этом вообще никогда.

– Ну хорошо.

– Для меня стало приличным шоком, что он меня стыдился. Знаешь, он меня стыдился какое-то время.

– Да уж.

– Таки да. Наверно, его в том кафе настропалили на мой счет. Он хотел, чтобы я отпустила волосы. Чтобы я – с длинными волосами! Черт знает что!

– Забавно.

– Сказал, это добавит мне женственности. Я бы уродкой была.

– И что в итоге?

– Да, он смирился. Он недолго меня стыдился.

– А что там насчет твоих бедствий?

– Я не знала, смогу ли вынудить его уйти, а у меня ни су не осталось, чтобы самой отсюда уехать. Знаешь, он предлагал мне уйму денег. Я сказала, у меня их полно. Он понял, что я вру. Просто я не могла взять его деньги, ты же понимаешь.

– Да уж.

– Ой, давай не будем об этом! Было и забавное. Дай-ка сигарету.

Я дал ей закурить.

– Он выучил английский официантом в Гибе.

– Да.

– Под конец он захотел жениться на мне.

– Правда?

– Конечно. Я и за Майка-то никак не выйду.

– Может, он решил, что это сделает его лордом Эшли.

– Нет. Дело не в этом. Он правда хотел жениться на мне. Чтобы я не смогла уйти от него, так он сказал. Он хотел быть уверен, что я никогда от него не уйду. Конечно, после того, как стану более женственной.

– Ты должна прийти в норму.

– Так и есть. Я снова в порядке. Он ни следа не оставил от ужасного Кона.

– Хорошо.

– Ты знаешь, я бы стала с ним жить, если бы не видела, что это плохо для него. Мы ужас как хорошо ладили.

– Не считая твоего внешнего вида.

– Ой, к этому бы он привык.

Она отложила сигарету.

– Мне тридцать четыре, ты же знаешь. Я не буду такой сукой, которая губит ребенка.

– Да уж.

– Не буду я такой. Знаешь, мне почти хорошо. Я почти в норме.

– Хорошо.

Она отвела взгляд. Я подумал, она ищет еще сигарету. Потом понял, что она плачет. Я чувствовал, как она плачет. Дрожит и плачет. Глаз она не поднимала. Я обнял ее.

– Давай никогда не будем об этом. Пожалуйста, никогда не будем об этом.

– Дорогая Бретт…

– Я вернусь к Майку. – Я прижимал её к себе и чувствовал, как она плачет. – Он такой ужасно милый и такой задира! Мы с ним друг друга стоим.

Она не поднимала глаз. Я гладил ее по волосам. И чувствовал, как она дрожит.

– Я не буду такой сукой, – сказала она. – Но, Джейк, давай, пожалуйста, никогда не будем об этом.

Мы ушли из отеля «Монтана». Когда я спросил счет, управляющая отелем не взяла с меня денег. Счет уже был оплачен.

– Ну что ж, – сказала Бретт. – Пусть так. Теперь уже неважно.

Мы поехали на такси в отель «Палас», оставили там чемоданы, заказали билеты на Южный экспресс, отправлявшийся вечером, и пошли в бар отеля выпить по коктейлю. Мы сидели на высоких табуретах за стойкой, а бармен мешал мартини в большом никелированном шейкере.

– Забавно, до чего учтиво с тобой обращаются в баре большого отеля! – сказал я.

– Теперь из всех только бармены и жокеи ведут себя вежливо.

– Каким бы вульгарным ни был отель, в баре всегда приятно.

– Даже странно.

– Бармены всегда славные ребята.

– Ты знаешь, – сказала Бретт, – это похоже на правду. Ему всего девятнадцать. Поразительно, да?

Мы чокнулись бокалами, стоявшими рядом на стойке. На них собирались холодные бусинки. За занавешенным окном дышало жаром мадридское лето.

– Мне нравится, когда мартини с оливкой, – сказал я бармену.

– Один момент, сэр. Вот, держите.

– Спасибо.

– Мне бы сразу спросить.

Бармен отошел в другой конец бара, чтобы не слышать нашего разговора. Бретт потягивала мартини, не поднимая бокала. Затем подняла. После первого глотка ее рука уже не так дрожала.

– Хорошо тут. Правда, приятный бар?

– Все бары приятные.

– Знаешь, сперва я не поверила. Он родился в 1905-м. Я тогда ходила в школу в Париже. Подумать только!

– Что я должен об этом подумать?

– Не говнись. Может, купишь леди выпить?

– Нам еще два мартини.

– Как и прежде, сэр?

– Они очень хороши, – сказала Бретт, улыбнувшись ему.

– Спасибо, мэм.

– Ну, будем, – сказала Бретт.

– Будем!

– Знаешь, –