Однажды в лесу - Бибхутибхушон Бондопаддхай

Суть того, что они мне рассказали, сводилась к следующему: они жили не в нашем поместье, а в деревне Нондолала Оджха. Они родные братья и сестра, сюда пришли только сегодня утром, чтобы посмотреть на ярмарку после окончания жатвы. Старший брат почти сразу начал играть в палочку и веревочку на деньги — на земле стояла палочка, на нее нужно накинуть петлей веревку так, чтобы та завязалась узлом на ее конце. Если игроку удавалось это сделать, он получал по четыре пайсы за каждую петлю.

У мальчика было десять анн, он проиграл их все, не сумев ни разу завязать веревочку. Потом он поставил восемь анн брата, а затем и четыре анны сестры, но опять потерпел неудачу. Теперь у них не осталось денег даже на еду, не говоря уже о том, чтобы купить что-то или посмотреть.

Я сказал им, чтобы они прекратили плакать, и вместе с ними отправился на место происшествия. Сначала они не могли вспомнить, где это было, но потом, показывая на дерево миробалана, сказали, что игра проходила под ним. Сейчас там не было ни души. Вместе со мной был брат констебля из нашей конторы Рупа Сингха. Он сказал: «Эти прохвосты на одном месте долго не задерживаются, господин. Мошенник уже улизнул куда-нибудь».

После обеда того мошенника поймали. Он промышлял своими играми в одном поселении в трех милях отсюда, когда мои сипаи заметили его и привели ко мне. Дети сразу же его узнали.

Поначалу мужчина не хотел возвращать деньги. Сказал, что ни у кого насильно их не отнимал, они сами захотели поиграть и проиграли — в чем же его вина? В конце концов ему пришлось отдать детям всё до последней пайсы, а после я велел сипаям передать его полиции.

Он бросился мне в ноги.

— Где твой дом? — спросил я.

— В округе Балия, господин.

— Зачем ты выманиваешь у людей деньги обманом? Сколько уже заработал на этом?

— Я бедный человек, господин. Отпустите меня на этот раз. За три дня я заработал всего лишь две рупии и три анны…

— Всего лишь, рабочие и тех денег за три дня не получают.

— Господин, разве ж у меня круглый год такой заработок? В год не больше тридцати-сорока рупий выходит.

Я отпустил того мужчину, взяв с него обещание, что он тотчас же покинет мое поместье и никогда больше даже не приблизится к границе наших земель.

Не увидев в этот раз Мончи среди других рабочих, я удивился и расстроился. Она неоднократно говорила, что непременно будет здесь к началу жатвы пшеницы. Ярмарка по случаю сбора уже почти закончилась, и я не мог понять, почему же она не пришла.

Я поспрашивал у других рабочих, но ничего не узнал. Нигде поблизости не было таких же крупных полей, как в нашем поместье, за исключением имения Дива́ра в Ишмаилпу́ре к югу от реки Коши. Но к чему ей было идти так далеко, если заработная плата там была такой же? — размышлял я про себя.

Под конец ярмарки я услышал вести о Мончи от одного рабочего-гангота, который знал ее и ее мужа Нокчхеди Бхокота и работал с ними уже во многих местах. Он рассказал, что последний раз видел их в прошлый пхалгун, когда они вместе собирали урожай на правительственных полях в Акбарпу́ре. Куда они отправились после этого, он не знает.

Ярмарка закончилась в середине джойштхо, и каково же было мое изумление, когда я увидел однажды во дворе главного управления Нокчхеди Бхокота. Упав мне в ноги, он начал громко стенать и сокрушаться. Я удивился еще больше, поднял его и спросил:

— Что такое, Нокчхеди? Почему вы не пришли на жатву в этот раз? У Мончи всё в порядке? Где она?

Из того, что рассказал Нокчхеди, я понял, что он не знает, где сейчас находится Мончи. Во время работы на правительственных полях она бросила их и сбежала. Он долго искал ее, но безуспешно.

Я не знал, что и думать. Мне было совсем не жаль старика Нокчхеди — все мои переживания были только о той простодушной девушке. Куда она ушла? Кто обманом увез ее из дома? Как она теперь? И где? Я помнил о ее любви ко всяким дешевым безделушкам — не составило бы большого труда завлечь ее куда-нибудь, соблазнив ими. Наверняка так всё и было.

— А где ее сын?

— Его не стало. Умер от оспы в месяце магх.

Я расстроился, услышав ответ Нокчхеди. Должно быть, бедняжка от тоски по сыну ушла, куда глаза глядят.

— А Тулши где? — спросил я после некоторого молчания.

— Она здесь, вместе со мной. Дайте нам немного земли, господин. Мы оба уже слишком стары, чтобы работать на жатве. Когда Мончи была с нами, мы благодаря ей еще справлялись. Теперь я без нее как без рук.

Когда вечером я пришел в хижину Нокчхеди, Тулши вместе с детьми очищала зерна проса. Увидев меня, она заплакала, и я понял, что она тоже расстроена уходом Мончи.

— Это всё вина старика, господин, — сказала она. — Когда государственные служащие пришли сделать прививки, он подкупил их и не дал никому из нас привиться. Сказал, что после них заболеем оспой. Не прошло три дня, как сын Мончи заразился оспой и умер. От тоски по нему она как будто сошла с ума — ничего не ела, не пила, только плакала.

— А потом?

— Потом нас прогнали с правительственных полей. Сказали, мол, у вас умер от оспы ребенок, мы не позволим вам оставаться здесь. Еще до этого на Мончи положил глаз какой-то молодой раджпут. Она исчезла той же ночью, когда мы ушли оттуда. А утром того же дня, я видела, как тот раджпут крутится около нашей хижины. Это точно его работа, господин. В последнее время она постоянно говорила, что поедет посмотреть Калькутту. Я уже тогда знала, что-то непременно произойдет.

Я тоже вспомнил, что в прошлом году Мончи не раз выражала желание отправиться в Калькутту. Неудивительно, что хитрый раджпут, наобещав этой простой и наивной девушке поездку в Калькутту, обманом увез ее из дома.

Я знал, что подобные истории заканчивались тем, что местных девушек увозили на работу на чайных плантациях в Ассаме. Неужели Мончи было предначертано судьбой влачить одинокое и жестокое существование в горах Ассама вдалеке от дома и родных?

Я разозлился на старика Нокчхеди. Это он был корнем всех зол. Зачем он, старик, женился на молодой Мончи?