Однажды в лесу - Бибхутибхушон Бондопаддхай

— Что произошло потом?

— А что может произойти, господин? Мы бедняки-гангота, простые рабочие. Кто станет слушать наши жалобы? Я сказал ей: «Не плачь, я отвезу тебя к озеру Сита в Мунгере, совершишь омовение там».

— Господин, напишите об этом! У вас, бенгальских бабу, острое перо. Пусть этим подлым людям будет стыдно, — попросила Мончи.

— Непременно напишу, — заверил ее я.

После этого Мончи как следует меня накормила. Меня тронула ее забота и сердечность.

Прощаясь, я несколько раз сказал, чтобы они непременно заглянули к нам в Лобтулию-Бойхар, когда придут на работы в ячменные и пшеничные поля в следующий бойшакх.

— Вам и просить не придется, господин, мы обязательно придем.

Возвращаясь к себе и вспоминая гостеприимство Мончи, я думал о том, что она являла собой воплощение радости, силы жизни и простоты. В этом лесном крае она была словно лесная богиня — в цвете юности, полная сил и неуемной энергии, но вместе с тем наивная, простодушная и ребячливая.

Сегодня я выполняю обещание, данное тогда этой девушке, безгранично верившей в силу пера бенгальца, правда, не знаю, есть ли от него толк теперь, спустя столько лет. Кто знает, где она сейчас, чем живет и жива ли вообще?

2

Наступил месяц шрабон. Уже долгое время небо было подернуто темными тучами, и куда ни посмотри — в Нарха-Бойхар, Лобтулии или у подножия баньяна Грэнт сахиба, — всюду виднелось лишь зеленое море молодых зарослей сахарного тростника.

Однажды я получил письмо от царя Добру Панны с приглашением на празднование Джулана[96] в ночь полнолуния и отправился к нему. Раджу и Мотукнатх ни за что не хотели отпускать меня одного, поэтому я взял их с собой. Поскольку им предстояло идти пешком, они отправились в путь раньше меня.

Около часа дня я переправился через реку Мичхи. К тому моменту, когда остальные оказались на другом берегу, была уже половина третьего. Я оставил их, а сам пришпорил лошадь и ускакал вперед.

С западной стороны набежали тяжелые тучи, и вскоре полил проливной дождь.

Какое необыкновенное это было зрелище! Синеющая вдалеке горная цепь почти сливалась с черными тучами, укрывшими небо, на котором то и дело сверкали вспышки молний. На ветвях сала или хурмы по обочинам дороги иногда можно было увидеть павлинов, исполняющих свой танец, расправив хвосты. В горных ручьях резвились деревенские ребятишки, пытавшиеся поймать мелких рыбок, расставив сети из бамбука и салового дерева. Серая макушка горы намокла и почернела, а сидевший на ней пастух как ни в чем не бывало потягивал длинную биди из молодых листьев сала. Вокруг царило спокойствие — сменяющие друг друга леса, поля, ручьи, горные деревушки, укрытая красным ковром тимьяна земля и цветущие деревья кадамба или чароли то тут, то там.

Я добрался до поместья царя Добру Панны до наступления сумерек.

Та комната с соломенной крышей, в которой меня расположили в прошлый раз, была тщательно убрана и подготовлена к приему гостей. Стены цвета красной охры украшали изображения лотосов и павлинов, а деревянные колонны были увиты лианами и цветами. Мои постельные принадлежности пока не прибыли, я добрался на лошади раньше, но и это тоже не создало никаких неудобств — на полу была постелена новая соломенная циновка, рядом лежала пара чистых подушек.

Вскоре в комнату вошла Бханумоти с большим металлическим подносом в руках, на котором лежали нарезанные фрукты и чашка с подогретым молоком. За ней следовала девушка примерно ее возраста, неся на молодых листьях салового дерева несколько бетелевых листьев и орехов и разные специи.

Бханумоти была в коротком фиолетовом сари, доходившем ей до колен, на шее — ожерелье из желто-красных бусин, пучок на голове украшен цветами паучьей лилии. Она похорошела и стала еще прекраснее, юность так и била в ней ключом, но простая девичья непосредственность, которую я увидел в ее взгляде в прошлый раз, осталась неизменной.

— Как поживаешь, Бханумоти? — спросил я.

Она не знала, как складывать руки в приветственном жесте, поэтому в ответ лишь просто улыбнулась и сказала:

— А вы, бабу-джи?

— У меня всё хорошо.

— Поешьте немного. Весь день верхом на лошади, наверное, уже проголодались.

Не дожидаясь ответа, она опустилась на колени передо мной, взяла с подноса пару кусочков папайи и положила их на мою ладонь.

Ее простое, не знающее сомнений дружелюбие пришлось мне по душе. Для меня, бенгальца, в этом было нечто необыкновенное, неожиданное, новое и прекрасное. Разве могла позволить себе шестнадцатилетняя девушка в Бенгалии подобный жест к незнакомому человеку? В отношении женщин мы, мужчины, как будто постоянно склонны всё усложнять и надумывать и не можем позволить себе простоту и открытость ни в мыслях, ни в поступках.

Заметил, что нрав Бханумоти был таким же простым, уверенным и свободным, как открытые и бескрайние лесные просторы, гирлянды облаков и цепи гор этого края. Таким же естественным, какими должны быть отношения между людьми. Такими были и Мончи, и жена Бенкотешшора Прошада. Леса и горы сделали их разум свободным, а взгляд широким, по этой причине они и любили открыто, крепко и всей душой. Так могут любить только те, у кого большое сердце.

Однако воспоминание о том, как Бханумоти сидела рядом и кормила меня своими руками, не сравнимо ни с чем. В тот день я впервые в своей жизни ощутил радость простой и естественной близости женщины. Когда женщина любит, она открывает своей любовью ворота в рай!

Дух свободной племенной девушки в душе Бханумоти, окажись она в благородном цивилизованном обществе, был бы задушен под гнетом предрассудков и ограничений.

Гостеприимство, которое я получил в этот раз от Бханумоти, было еще более теплым, чем при первой нашей встрече. Наверное, она решила, что этот бенгальский бабу — их друг, желающий им только добра, и он всё равно что член семьи, поэтому в тот вечер Бханумоти заботилась обо мне, как младшая сестра.

Прошло уже много лет, а в моей памяти всё так же свежо и ярко воспоминание о доброте и сердечности Бханумоти — рядом с этим даром дикого лесного племени, не знающего чувства цивилизации, для меня меркли все богатства благородного, цивилизованного общества.

Царь Добру был занят приготовлениями к празднеству. Теперь он освободился и зашел ко мне.

— Вы каждый год отмечаете Джулан? — спросил я.

— Это давний праздник нашей семьи. В это время из самых дальних уголков приезжают наши родственники, чтобы станцевать на Джулан-ятре. Завтра мы приготовим около ста килограммов риса, — ответил царь.

Мотукнатх отправился вместе