Любовь моя Ана - Софья Асташова

Я плакала на ежедневных занятиях групповой терапии.

– РПП продаёт вам идею, что, если ты похудеешь, всё в жизни наладится. Ты найдёшь классную работу, партнёра, будешь всем нравиться, – говорит психолог. – Мозг сначала отказывается: «Худеть? Нет, ни за что».

Мы смеёмся от узнавания и энергично киваем.

Она продолжает:

– Но РПП настаивает: «Давай, только попробуй, будет круто». Оно не говорит вам: «Давай самоубьёмся». И ничего не подозревающий мозг соглашается: «Ну ладно, давай попробуем».

Я высказывалась крайне редко, если меня не спрашивали, но в этот раз поднимаю руку и говорю:

– Простите. Мой мозг именно так мне и говорил: «Давай самоубьёмся».

– Но ты же не знала, чем это обернётся, – отвечает психолог.

– Я знала.

– Да, бывает по-разному. Давайте сейчас не будем в это углубляться.

О, я знала. Знала с самого начала. Подписывая договор с Аной, я читала всё, и даже то, что было написано мелким шрифтом. Врачи говорят, что мы не выбираем болеть. Никто не выбирает заболеть раком или шизофренией. Анорексия – такое же заболевание. Если бы всё было так просто.

Не в силах остановить рыдания я покидала группу и шла в сестринскую за успокоительным. Вставала в дверях, не решаясь зайти. Медсёстры что-то оживлённо обсуждали, пока не замечали меня в дверном проёме. Слёзы катились по лицу, и я не могла сквозь рыдания сказать ни слова. Та, которая стояла ближе, подходила и клала руки мне на плечи.

– Что случилось? – спрашивала она.

Другая в это время писала сообщение врачам, можно ли дать мне успокоительное. Успокоительное – это мы так говорили, хотя, конечно, понятия не имели, что они нам давали.

Однажды я подслушала разговор медсестёр и узнала – нет, не то, какие лекарства мне давали, а то, что они, оказывается, на пять-шесть лет моложе меня. Самая молоденькая медсестра только что получила предложение от своего молодого человека и хвасталась перед подругами золотым кольцом с большим камнем. Это был интимный и трогательный момент.

Молодыми были не только медсёстры, но и врачи. Это знаменовало некоторую перестройку мира, в котором я, к своим тридцати плюс годам, очевидно, ничего не достигла, не принесла пользу обществу, никому не помогла, а они здесь каждый день спасают жизни таким нерадивым страдалицам, как я.

* * *

Я нацепила улыбку, взяла книгу и села в коридоре. Читать, конечно, не могла, но делала вид, что читаю, прислушиваясь к окружающим голосам. Что-то внутри меня подпрыгивало в нетерпении. Я ждала заведующего отделением.

Он садится рядом со мной. Я начинаю совсем не так, как планировала, – улыбка натягивается, но голос дрожит:

– Евгений Николаевич, вы знаете, я, кажется, запуталась. Мне так плохо. Я не могу больше. Мне надо выписаться.

Меня раздирают подкатывающие из глубины рыдания.

– Хорошо, такое может быть, но по медицинским показаниям мы не можем сейчас тебя выписать, – говорит он.

– А если по моему желанию?

– Без проблем, выписывайся. Тогда в ПНД. Будешь ходить раз в месяц отмечаться. Только там не знают, как лечить РПП.

– А можно без ПНД?

– Без ПНД нельзя.

– Но я уже набрала вес. Посмотрите на меня – я толстая. Я занимаю чьё-то место. Я уже здорова.

– Я вижу, как ты здорова.

Горло болезненно сжалось. Сейчас я сорвусь на жгучие слёзы, а он вытащит бумажные салфетки из кармана и протянет мне. Так и происходит. От обиды на себя я не могу сказать ни слова, только жадно хватаю ртом воздух. Наверное, он окончательно убеждается, что я сумасшедшая.

– Я хочу домой, – всхлипываю я.

Тогда я не знала, что уже была дома.

– Давай поговорим про выписку, когда слёз не будет. Ещё рано. А пока всё записывай.

– Что записывать?

– Запиши к следующему обходу, что у тебя получилось достичь в стационаре, какие техники ты научилась использовать и что планируешь делать, когда выпишешься.

Я сразу приободрилась. Это я могу. Мне только дайте ручку и бумагу. Его предложение указало мне путь, дало надежду, что, может быть, после следующего обхода меня выпишут.

Сколько бумаги я извела с этим письмом. На каждом обходе у меня забирали исписанные листы, и приходилось писать заново, что-то вспоминая по памяти, что-то добавляя. Я писала такие сочинения каждую неделю ещё несколько раз. Было ощущение, пусть смутное, неясное, но что я двигаюсь в правильном направлении.

Мне повезло – я попала в клинику. Мне повезло – мой организм боролся за жизнь. Но не только он – целая команда врачей и психологов боролись за мою жизнь. Смогу ли я воспользоваться этой редкой бесценной возможностью?

Часть третья

Побег

Боже, получилось. Я в безопасности, в своей комнате. Не этого ли я так отчаянно добивалась? Но вместо счастья охватил тошный страх. В стационаре было много еды, но здесь её ещё больше, куда больше.

Восторг от выписки прошёл сразу после первой чашки кофе, который на вкус показался отвратительным. Как только раньше я пила эту гадость? К третьей чашке привыкаешь, но радости не остаётся. Наслаждение свободой быстро утрачивает свою прелесть. Я ощущала себя гостем в собственном доме и в собственном теле. Оно казалось мне чужеродным.

– Я хочу снять это тело, как костюм. Выйти из него. Не хочу жить в этом теле, – проливала я обильные слёзы, скукожившись на стуле напротив психолога.

Очевидно, выписывалась я раньше времени, но отпускали меня не с концами. Я продолжала ездить в клинику – сначала каждый день в дневной стационар, потом раз в неделю на группы, консультации с психологом и психиатром.

Дорога занимала полтора часа в одну сторону. Две пересадки на метро, затем автобус. Автобусы ходили редко, и приходилось ждать, пока окончательно не окоченеешь на остановке.

Я не могла поверить, что мой путь начался ещё летом, жарким душным летом, а вдруг уже зима. Всё ещё зима. Голые ветви, сухой воздух. Солнце сверкает на свежевыпавшем снеге. Осени как будто и не было – я пропустила её в стенах стационара.

Лучи зимнего солнца тускнели, затем снова оживали. В этой дороге повседневности я следовала определённому распорядку. Вставала каждое утро. Ехала в стационар. Возвращалась домой по своим следам. Рано ложилась спать. Писала книгу, варила кофе, читала, пряталась в своём тёмном углу. Обитала в другом времени, в прошедшем, а не в том, в котором находилась на самом деле. Будущее виделось мрачным, а выздоровление казалось таким же призрачным, как вид на горы