Глаза Моны - Тома Шлессер

– Смотри, Диди, как она счастлива! По ней это видно. Не знаю, что означает ее жест, но чувствуется: она летит. Смотри: летит! К тому же она вся в белом, и ее костюм как будто сшит из птичьих перьев. Она птица, может быть, белый лебедь. И вот, постой, видишь, позади нее еще кто-то есть. Художнику важна танцовщица, но не только она. Он нам показывает трех девушек и господина в черном. Вернее, только его брюки и кончик фрака. Знаешь, это как в фильмах-страшилках: кто-то прячет лицо, и ты не знаешь, кто это. Называется “саспенс”. – Это прозвучало так неожиданно, что Анри засмеялся. – Немножко страшный этот господин, но она, балерина, в восторге. Она летит!

– Ты очень хорошо все описала, Мона. Остается подумать, как создается это ощущение полета. Посмотри хорошенько на позу балерины, особенно на линию рук: правая согнута, левая вскинута. Понятно, что она обращается к публике, которой мы не видим. Дега нам ее не показывает, но мы чувствуем ее присутствие. Да, публика “за кадром”. – Мона повторила про себя это выражение. – Но балерина кланяется ей, это жест благодарности, изящное приветствие.

– А мы, Диди, мы к этой публике относимся?

– Мы тоже среди публики, но в особом месте. Дега показывает нам сцену, скорее всего, из верхней боковой ложи, поэтому такой ракурс, и кое-чего не видно.

– Одной ноги!

– Да, вытянутая назад нога под таким углом зрения не видна. Отсюда и впечатление летящей фигуры.

– Может, я скажу глупость. Но ты часто говоришь, что художник создает на картине контрасты. И вот я думаю, что тут есть контраст между главной танцовщицей и вон теми, позади нее, про которых я тебе говорила: тремя балеринами в белом и господином в черном, она летит, а они стоят неподвижно.

– Это вовсе не глупость. Дега хочет казаться просто зрителем, который описывает, что видит. Но на самом деле он играет роль режиссера. Эту картину он пишет не с натуры, не из оперной ложи. Да, вдохновение его питается виденным в театре, но он воспроизводит у себя в мастерской сложившийся у него образ, и ему важно передать то, что интересно ему самому, а не описать происходящее по-репортерски. Здесь он совмещает два образа: образ сцены и образ кулис, которые изображены так необычно, размыто.

– Похоже на пещеры!

– Точно. Это и есть контраст между трепетной легкостью звезды балета и тягостной неподвижностью у нее за спиной. Черная мужская фигура напоминает, что где-то там, в тени, присутствует грубая сила. Дега ведь не просто рисовал балерин, как принято думать, его картины отражают атмосферу музыкальной, в частности балетной, жизни в целом, в том числе жестокую власть взрослых над детьми.

Анри задумался: надо бы рассказать Моне, каким был художник как личность: человеком неприятным и обаятельным, которым восхищались поэты-современники, такие как Стефан Малларме и Поль Валери, настолько требовательным к себе и к другим, что подчас становился нетерпимым мизантропом. Человек в черном на заднем плане – это отчасти сам Дега, ужасно обращавшийся с натурщицами, гневно кричавший на них и доводивший до слез, если не мог добиться нужной ему мимики или позы. “Искусство порочно, – говорил он. – С ним не вступают в брак, его берут силой”. Но такой рассказ может повредить тому, что Анри хотел бы преподать Моне через эту картину.

– Посмотри хорошенько, Мона. Здесь чувствуется, каким смелым изобретателем и даже мастером ручной работы был Дега. В истории искусств традиционно разделяются разные техники, а Дега, наоборот, смешивал и совмещал их. Самый известный пример в этом роде – его скульптура “Маленькая танцовщица”, отлитая из воска, но с настоящими волосами и в юбке из настоящей ткани. Выставленная в 1881 году, она вызвала грандиозный скандал, и не только из-за противной всяким правилам смеси материалов искусства с элементами реальности, но еще и потому, что бедную девочку, которая послужила моделью художника, сочли уродливой и порочной. В нашей картине есть не менее любопытное смешение. Дега сначала сделал монотипию. Это особый вид печатной графики, когда сначала металлическую пластину сплошь покрывают слоем краски или чернил, – Анри показывал жестами, как это делается, – потом на нем выводят рисунок, потом накрывают матрицу с рисунком влажной бумагой, кладут под пресс и получают отпечаток. Один-единственный, больше не получится. Отсюда и название: моно по-гречески значит “одиночный”, тип — “отпечаток”. Дега же делает еще один, второй отпечаток, на котором изображение получается очень слабое, полупрозрачное. И уже его дорабатывает пастелью.

– Ну, Диди, ты прямо как папа в лавке. Когда он что-то мастерит и я это вижу, все понятно, но когда рассказывает словами, – она скорчила смешную рожицу, – увы!

– Дай мне еще один шанс, Мона. Я говорил тебе, что Дега поверх монотипии рисует. Он часто прибегал к помощи Анри Роше, химика и биолога, ученика знаменитого Пастера, – просил его сделать пастельные карандаши множества тонких оттенков. Посмотри, как окрашена пачка: цветные штрихи передают движение, сияние, отличающее звезду балета.

– Но это же как у Моне?

– В некотором роде. Дега действительно дружил с импрессионистами, и хотя он терпеть не мог сам термин, но его причисляют к этому направлению. Однако он признавал только работу в мастерской, жил затворником, зато имел у себя дома изумительную коллекцию картин старинных и новых художников. Он брал за образцы этюды, фотографии, но главным образом работал по памяти. Помнишь, как Моне ходил писать с натуры под открытым небом, прихватив с собой портативный мольберт, холсты и краски? Дега же такой способ творчества был ненавистен настолько, что он однажды призвал правительство “взять под надзор людей, которые пишут пейзажи с натуры”! Но это еще не все.

– Что же еще?

– Вспомни: импрессионизму Моне свойственны отрывистые мазки масляной краски. У Дега речь идет скорее о разрозненных линиях. Он так же, как Фантен и импрессионисты, любил Делакруа с его пылающими красками. Но не меньше ценил соперника Делакруа Жана-Огюста-Доминика Энгра, о котором я тебе ничего не говорил, хотя это один из величайших художников XIX века. А Энгр превыше всего ставил линию, потому что линия, проведенная умелой и уверенной рукой, может передать очертания самых изящных тел и поз.

– По-моему, эта танцовщица – само изящество! – сказала Мона и попыталась изобразить арабеск перед картиной Дега, но покачнулась на одной ноге и чуть не упала. Анри успел подхватить ее, и смотритель