Лемурия - Карл Ганс Штробль

В очаге догорают поленья, ночь темна и печаль глубока…

Мы, скитальцы, испили забвенья – жизнь как горькая эта река.

Ветры воют за стенами дома, в них тоска по потерянным дням,

В каждом взгляде усталость знакома, и душа тяготеет к теням.

Бог вина и разврата Дионис здесь не властен – он нас не пленит!

Наша участь – влачиться куда-то, где лишь скорбь да унынье царит.

В кружках плещется пойло поганое, в нем надежды последние тонут,

Мир вокруг стал как курица драная – и лишь тени да призраки помнят…

Развязный чревовещатель Лейс сообщает плаксивым голосом:

– Товарищи, пускай же дьявол исполнит мое желание! Я вот хочу умереть, утонув в благодати, чтобы мои глаза устремились к небесному своду, а зад продавил землю до самой сути мира!

– Добрый исход! Добрый! – подхватывают остальные, и даже бард.

Затем что-то движется сквозь спутанные тени за столом, словно нечаянный порыв ветра. Все тени изгибаются, стремятся навстречу друг к другу и сливаются в отвратительный комок. Руки, ноги, туловище и голова прижимаются друг к другу и образуют единое тело. Широкополая шляпа с дерзко торчащим из нее пером, ржавая рапира; в темном углу стоит один из солдат Пассау, бродящих ныне по всей Богемии. Никто его не видел, одна лишь служанка. От ужаса у нее широко открываются глаза и рот, а вытянутая рука застывает. Солдат выходит из-за угла, присаживается на скамью, закинув ногу на ногу, и внезапно оказывается в центре компании. Но гости уже настолько пьяны, что не находят в этом ничего удивительного.

– Здорово, ребятки, – говорит этот новичок. – Ну что, опрокинем стаканчик? Чего вам угодно? Я сегодня угощаю! А может, хорошего пивка? «Брайхан», «Хамбургер», «Айнбекер», «Виндиш», «Арнштедтер», «Целлиш», гозе или английское пиво?

– В наших погребах только шнапс, – с удрученным видом сообщает хозяин.

– Ох уж эти «наши погреба». – Новичок качает головой. – В следующий раз, ежели вдруг надумаю проставляться, буду держаться подальше от «наших погребов»!

И все сходятся на том, что и шнапс, в общем-то, будет неплох. Но служанка застыла на месте и не в силах двинуться. Застыла, бедолага, с вытянутой рукой и глазами навыкат. Тогда солдат смеется и делает странный жест изящной своей кистью. И кружки – вот диво-то! – сами по себе поднимаются в воздух и оказываются перед гостями и хозяином гостиницы. В них клокочет прозрачный жидкий огонь.

– Хороший трюк, – бормочет жестянщик. – Я, вообще, и сам немного чародействую…

Никто не обращает на эти слова внимания – все разом пьют. Prosit!

– Ты, я смотрю, фокусник, – замечает Лейс. – Видимо, завтра будешь зарабатывать деньги в Гольденштейне – с помощью дьявольского мастерства!

– Никак нет, товарищ! Я здесь – на один вечерочек и исключительно в твою честь. Но долой эти маленькие стопарики. А ну, подать сюда правильные кружки для правильных путешественников!

Дверь открывается, и из кухни одна за другой семенят к столу самые большие тарелки, как будто у них есть ножки (таких тарелок на постоялом дворе отродясь не бывало). За ними следуют кадки, ведра, чайники, молочные бидоны. Все эти досточтимые емкости лихо запрыгивают на стол – и, как по волшебству, заполняются жидкостью доверху. Они не очень-то чистые, к слову – иные с налипшими по краям слоями грязи и гари толщиной в мизинец, у иных все бока в жировых потеках и саже. Но какая разница? Гости, да и хозяин, чего греха таить, уже достаточно пьяны. Ладно, и так сойдет! Все пьют, всем нравится. Чудовищной вместимости бадьи опустошаются парой жадных глотков. Хозяин дома лакает из ведра, хозяйка – из бидона для молока (что ей еще остается, бедняжке, – когда кругом так много пьяных мужиков, выпить тянет хотя бы для смелости). Жестянщик наливается из пожарного ведра, вязатель веников – из бочки для сбора дождевой воды, бондарь – из лохани, чревовещатель – из тазика для стирки, служанка – живы будем – не помрем! – из ночного горшка. Создается впечатление, что алкоголь льется в бездонную пропасть – только плеск и журчание, словно от бурного потока, слышны.

– А сейчас озвучьте-ка ваши сокровенные пожелания насчет питья, – говорит солдат-новичок довольным, вальяжным голосом.

– Что-нибудь с розмарином – в самый раз для меланхоликов, – изрекает печально бард Йоханнес Амброзиус.

– Хорватской настойки бы! Говорят, помогает от подагры и колик! – просит хозяин постоялого двора.

– А мне по вкусу питье из мелиссы – укрепляет сердце и делает роды легкими, – признается хозяйка.

– Гвоздичной сивухи за милую душу принял бы, – бросает вязатель веников, простой, как баварский пфенниг.

– А мне бы, признаться, лавандового вина – обостряет ум, помогает от бессонницы! – говорит жестянщик, внезапно оказывающийся весьма утонченным типом.

– Хочу настой из шалфея – благодаря ему зубы делаются крепче, а коленные чашечки перестают дрожать, – сказал бондарь; у него по осени всегда болят суставы.

– Требую шампанского – верного средства от женской несговорчивости! – И чревовещатель, сказав это, подсунул руку под бедро хозяйки.

– Настойку полыни – выгоняет глистов из мозга и помогает от глупости, – ввернула робко служанка.

– Нет ничего проще! – сообщает солдат-фокусник, и из стаканов, ведер и бадеек вмиг вздымается разноцветный пар. Он пахнет так, как, наверное, пахнет вся Индия разом – ароматы острые и сладкие, мягкие и бьющие по обонянию, жгучие и студеные.

Все пьют и восхваляют мастера.

– А что еще ты умеешь делать? – возникает всеобщий вопрос.

– Я, собственно, скоро ухожу! – Фокусник достает откуда-то украшенный серебром череп – и пьет из него. Серебряные ободки придерживают челюсть, зубы тускло блестят поверх них; провал носа залит золотом, а глазницы заложены пластинами серебра, чтобы отражался в них красный свет очага. Верхняя часть черепа приподнята, чтобы из нее было удобно пить.

– Такую великолепную кружку ты выцыганил у самого дьявола, не иначе как! – рычит чревовещатель. Он притягивает к себе хозяйку и щекочет ее, и она заливается противным смехом: и-хи-хи, а-ха-ха… Но Себастьян Шпрингер, жестянщик, сидит, насупив брови. Его, Себастьяна, на такой мякине не проведешь! Он тоже всякие трюки знает, и кружка-череп его ничуть не пугает – такой ведь на любой ярмарке можно разжиться. Он достает из кармана лягушку и начинает ее надувать. Скр-р-р-р – и вот она уже заслоняет его лицо… кр-р-р-р-ип-п… лягушачьи бока теснят бидоны и ведра на столе… вот она уже достает до подоконника, и – БА-БАХ! – что, лопается? Да