Книга Гусыни - Июнь Ли

своих родителей. Любовь тех, кто не может причинить нам непоправимый вред, часто кажется недостаточной; мы можем думать – справедливо или нет, – что их любовь вообще не имеет значения.

Единственный человек, который мог оставить на мне царапину – и тогда, и сейчас, – это Фабьенна.

Нельзя порезать яблоко яблоком. Нельзя порезать апельсин апельсином. Все эти годы мы убеждали себя, что мы – два яблока, висящие рядом на одной ветке, или два апельсина, угнездившиеся в ящике, или даже что мы родились со сросшимися личностями, как редиски или картофелины странной формы, два тела в одном. Но это были лишь наши выдумки. На самом деле мы с Фабьенной были двумя отдельными существами. Я была точильным камнем для лезвия Фабьенны. Не было смысла спрашивать, которая из нас сделана из более твердого материала.

♦

– Идешь повидать Жака? – спросила Фабьенна, выйдя из своего дома.

Это было в день моего возвращения, поздно вечером. Я заранее написала ей и сообщила о своем освобождении из Вудсвэя. Я надеялась, что она попросится с моими родителями на станцию, но на перроне оказалась только моя мать. Я удивилась тому, какой глупой была. Отец не стал бы терять половину рабочего дня. А вот если бы Жак был настоящим, он ждал бы меня, стоя рядом с моей матерью.

Я посмотрела на неосвещенные окна Фабьенны. Вероятно, ее отец и братья уже ушли пить.

– Жак… э-э-э, а он дома?

Фабьенна жестом велела мне следовать за ней. В переулке со мной поздоровались несколько жителей деревни, хотя к моему возвращению они, как и мои родители, отнеслись без особого интереса. Девушка на несколько лет старше нас спросила меня, научилась ли я говорить по-английски, и я ответила да. «Достаточно хорошо, чтобы поехать в Америку?» – спросила она в шутку и, не дожидаясь ответа, побежала за своим младшим братом вниз по склону.

На кладбище была свежая могила. Родители почти не обсуждали со мной деревенские новости. Мне стало интересно, кто там похоронен. Фабьенна указала на могилу.

– Вот твой Жак, – сказала она.

Я хотела возразить, что это невозможно. Жак не мог умереть, поскольку мы не умерли.

– Он думал, ты никогда не полюбишь его так сильно, как он любил тебя. Он думал, ты никогда не вернешься, – произнесла Фабьенна. – Вот где он оказался из-за своего нетерпения.

«Не было никакого Жака», – сказала я себе, но это было все равно, что говорить, будто моя жизнь в Вудсвэе была лишь сном.

Вы можете утешать себя подобными словами, но то, что вам приходится себя убеждать, означает, что вы сами не верите тому, что говорите. Действительно ли Жака не было? В моем чемодане лежали его письма, его почерк отличался от почерка Фабьенны; его слова были более нежными, чем ее, и более грустными. Я писала ему слова любви.

– Когда он умер? – спросила я.

– На прошлой неделе, – ответила Фабьенна. – В пятницу вечером.

В то время я притворялась перед девочками в Вудсвэе, что все как обычно, чтобы они узнали о моем отъезде лишь после того, как я исчезну из их мира. Одному богу известно, что сказала им миссис Таунсенд, но, что бы она ни сочла нужным сказать, это пошло на пользу только ей и школе. У меня не было возможности попрощаться с Каталиной. Возможно, она будет скучать по мне день или два. Но ее, как и остальных девочек в Вудсвэе, взращивали, чтобы она цвела. Моя жизнь принадлежала грязи, червям, навозу и гнили под ногами.

Фабьенна разглядывала меня. В ее лице было что-то нечитаемое. Она была моей Фабьенной, и в то же время – чужой. Мы стояли дальше друг от друга, чем раньше. Возможно, она тоже видела во мне чужую.

– Как он умер? – спросила я.

– Ой, ты же знаешь, он становился все более беспокойным. Я советовала ему уехать из Сен-Реми, пойти в армию или найти работу на фабрике, но он взял папин дробовик и застрелился, – ответила Фабьенна, стукнув себя кулаком по лбу. – Бах. И все. Один выстрел.

Мне хотелось, чтобы Фабьенна была добрее к единственному человеку, которому мы позволили встать между нами. Смерть была не единственным способом избавиться от Жака, когда в нем отпала необходимость. Она могла бы сказать, что у него теперь солдатская жизнь; могла бы даже сказать, что он влюбился в девушку, проезжавшую мимо на поезде, и последовал за ней в другой город. Мы бы сказали друг другу, что он уехал как раз вовремя и, что бы он ни решил, на нас это никак не повлияет. Мы с ней снова были вместе. Это единственное, что имело значение.

– Ты выглядишь не слишком грустной, – заметила Фабьенна.

– Насколько мне должно быть грустно?

– Не знаю, ты мне скажи, – предложила она. – Ты же знаешь, он был в тебя влюблен. И ты все время повторяла, что тоже в него влюблена.

Я на мгновение задумалась и сказала, что, разумеется, мне грустно, но он не первый, кто умер.

– Как бессердечно ты рассуждаешь, – сказала Фабьенна. – Бедный Жак. Он умер из-за любви. Какая глупая причина для смерти.

Фабьенна никогда бы не умерла из-за любви; я тоже никогда бы не осмелилась расстаться с жизнью по своей воле.

– Так лучше, – сказала я. – Мой брат Жан умер, так и не познав любви.

– Ну и какая теперь разница? Они оба умерли. И сгнили.

В вечернем небе кружили несколько грачей. Фабьенна закаркала, передразнивая птиц.

– Ты будешь по нему скучать? – спросила я.

– Вопрос в том, будешь ли скучать ты?

Мы с прежним волнением вовлекали друг друга в новую игру: говорить о нашем дорогом мальчике без смущения, поскольку он был создан, чтобы много значить для нас обеих; говорить об умершем человеке, который мог умереть только теоретически.

– Да, думаю, я буду по нему скучать, – ответила я. – Очень сильно.

– Теперь ему от этого никакого толку, – сказала Фабьенна. Она перепрыгнула через свежую могилу и потянулась к низкой ветке дуба. Она была, как всегда, проворна. В мгновение ока она уже сидела верхом на ветке повыше. – Забирайся сюда, – позвала она.

Я посмотрела на нее, но не двинулась с места.

– Ты что, разучилась лазить по деревьям?

Я подошла и попыталась дотянуться до нижней ветки, но, как моя мать ранее указала отцу, от хорошей еды в Англии я здорово поправилась. Я прекратила попытки и забралась на ближайший парапет. Когда я встала, мои глаза оказались почти на одном уровне с глазами Фабьенны.

– Будь очень осторожна, – сказала она. – Не сломай себе шею.

Тут я подумала, что ко мне вернулась прежняя Фабьенна. Меня