Прощание с пройденным - Владимир Николаевич Крупин

на пристань, брат Савва просит о помощи». И хрестоматийный пример, когда преподобный Стефан Пермский спешит в Москву, проезжает Троице-Сергиев монастырь, за три версты от него обращается к преподобному Сергию и говорит: «Брат Сергий, сейчас не могу заехать, но на обратном пути обязательно заеду». В монастыре преподобный Сергий встаёт за трапезой, кланяется в его сторону и отвечает: «Хорошо, брат Стефан, будем ждать». Это-то проверенный факт. А когда идёт Куликовская битва и братия монастыря стоит на молебне, то игумен Сергий называет имена тех воинов, ополченцев, кто погиб в эту минуту.

Спросим: как обычный человек, бывший мальчишка, пасший лошадей и коров, достигает такого всеведения? Скажут: был Богоизбранный. Да, конечно. Но ведь любой из нас, если он выпущен в Божий мир, выпущен как один из тысячи вариантов (зародышей), тоже именно Богоизбран. Но остальное зависит от него самого. Образ жизни, молитва, терпение, смирение – это не падает сверху, это не награда, это достигается усердием и трудами самого человека.

Велики наши знания, а что толку от них, если они как свет луны, освещающей, но не греющей? И что толку их увеличивать? Чем больше знаешь, тем больше не знаешь. Зачем знания, если не просветился светом Христовым, не причащался, не исповедовался? Какие это знания, если они обезбоженны? Звания, книги, награды – «всё суета сует и томление духа». Идут защиты всяких степеней, уверения, что открыты средства борьбы со всеми болезнями, что доказано самостоятельное явление живой клетки, то есть всё делается, чтобы вытеснить Бога из мира, доказать, что человек чего-то стоит. Да ни копейки он не стоит. Ну, нагрёб миллионы, все равно ж в гробу лежит. Вот Березовский. И жил грешно, и умер смешно.

Выдаются за знания совершенно шарлатанские заявления. Вот Руссо, энциклопедист, вот циник Вольтер, вот надменный Дидро, вот всезнайка Аламбер. Свежесть их чтения в России (сама императрица в переписке!) вербовала их сторонников. Они, как опытные охмурялы, прельщали новизной. Руссо особенно вредил. Свернул мозги Толстому, тот даже образок его на шее вместо креста носил. А чему учил Руссо? Человек без нравственных убеждений, он искалечил нравственность французов. Пример приживалы при богатеньких любовницах. Эпатировал, утверждал, что наука родилась из пороков, породила роскошь, испортила души, а кончил тем, что всё воспитание ребёнка надо свести к воспитанию одной привычки – не иметь никаких привычек. Тянет ребёнок руку к пламени свечки, не мешай, пусть обожжется, будет знать. Он же свободен совершать поступки.

Но уж особенно гадил Вольтер. И как же они все, эти протестанты, были обезбожены. И до сих пор это длится, длится их самоуверенность в своей правоте. Свобода обезбоженного человека делает его животным.

Не сердись, милая Европа, множество раз бывал я в тебе. И хотелось мне одного – скорее из тебя уехать. Живи без меня, без русского, живи. Ты с лёгкостью без меня обходишься. Так ведь и я без тебя. Но так вас жалко.

Сидим с переводчиком на берегу Сены. Собор Парижской Богоматери. Гюго, Стендаль, Мопассан, Роллан – все тут бывали-живали. И русских много. Но переводчик говорит не о них: «Тут, рядом, улица путан». – «Это проститутки?» – «Вам интересно? Идёмте».

ВСЯКИЕ БЫЛИ ДЕВИЗЫ: «Я знаю, что я ничего не знаю», или: «Знания умножают скорбь». Оба девиза честные, но лучше было бы говорить: «Я знаю, что я умру». Более того: «Я знаю, что я начал умирать с первым моим криком, когда вышел из материнского лона и, в ужасе от предстоящей жизни, закричал».

А главный девиз: «Я знаю, что моя душа безсмертна, что я не умру, и это счастье». И тут же: «Я знаю, что отвечу за каждый день моей жизни».

ОЧЕНЬ ПОЛЮБИЛСЯ любителям умной болтовни сборник «Вехи», было о чём поговорить. Вроде все знали о близких катастрофах, знали даже, как их преодолеть. А жизнь опередила. «Ах, мы так не хотели, всё надо было делать не так!». В 70–80‑е «Вехи» вновь пришли в Россию. Очень читались. Поговорили, вроде поумнели. Но лёгкость, с которой разврат и похабщина завладели вскоре книжным рынком, была устрашающей. Вроде бы вслед за Лосским, Бердяевым, Франком, отцами Сергием Булгаковым и Павлом Флоренским выступили и Бахтин, и Лосев, и Кожинов, и Михайлов, Палиевский, Ланщиков, Семанов, Петелин, Селезнёв и много теперешних современников. И очень-очень толковые, мне с ними не тягаться. Мысль в том, что они все несомненно любили Россию, но что же она так быстро рухнула? Ответ: были невоцерковлены – и это ослабило действие их сочинений. Хотя несомненно хорошо относились к Православию. Умственно понимали его необходимость для России. Много же духовного чтения читали. Свидетельствую, вспоминая разговоры с ними.

Отпевали Кожинова рядом с его домом в церкви Симеона Столпника. Батюшка, надгробное слово: «Я всегда знал, что в приходе живёт такой великий мыслитель. Но как жаль, что не сам он пришел в церковь, а его принесли».

ПОЭТ: Весь мир хотел со мною выпить, но тем же миром весь я выпит.

СЛЫШАЛ В СУРГУТЕ: Переходили по льду. Женщина поскользнулась. Ребёнок в свёртке упал в расщелину. Чукча привязал свою собаку за хвост, опустил на верёвке. Собака зубами ухватила свёрток, и чукча её вытащил обратно со спасенным ребёнком.

РЕВОЛЮЦИЮ ГОТОВЯТ провокаторы, заражая общество недовольством к властям, мечтами о хорошей жизни, неприятием бедности. Честные, восприимчивые свершают революцию, искренне думая, что делают доброе дело. А плодами революции пользуются сволочи.

В ЯПОНИИ ОЧЕНЬ хотел побывать на могиле Акутагавы Рюноске. Оказалось, трудно. Помогла переводчица, влюблённая в Распутина (а есть ли хоть одна женщина, не влюблённая в него?), она со мною бегом-бегом отыскала аллею, по которой мы достигли могилы великого прозаика. Ещё на том кладбище могила разведчика Рихарда Зорге.

ВСПОМИНАЮ ЯПОНИЮ. Холодная Фудзи в тумане, озеро Бива мерцает. Трёцветная кошка в Киото сидит у витрины, за которой в прозрачных кристаллах резвятся робото-рыбы. Они несъедобны, но как же прекрасны. И манекены – бывшие люди – шли мимо, да так и застыли, на рыб заглядевшись.

Высоченные стены домов, и солнца не видно. Вот оно впереди, поспешу, обогреюсь. Подбежал – не оно, лишь его отраженье в огромном стекле небоскрёба.

В парке бродят олени и бегают белки, и прекрасная девушка спит на скамейке у пруда. Ухожу и мечтаю, что девушке взгляд мой приснится.

Старый монах с диктофоном сказал мне: «Разве дверь разбирает, кто ею проходит, разве лифт различает, кому помогает подняться? Дверью стань, помогая пройти в свою душу, лифтом стань, помогая занять верхотуру.

Чай прекрасные руки Като разливают. Кроме