Прощание с пройденным - Владимир Николаевич Крупин

пресекал: «Не надо! Спрячьте блокнот». Но многое помню. Встречи со Сталиным, Ягодой, Горький… И вот проходят годы и годы и, может быть, и прав был Леонид Максимович, потому что кому это надо: Сталин, Ягода, Горький? Ну, узнаем что-то, и что? Истории личностей и личности в истории ещё далеко не история. Что-то же свершается и помимо личностей. Если б не Гитлер, не Сталин, были б другие, тут главное – схлёстывание света с тьмой, Христа с Велиаром.

ИЗРАИЛЬСКОЕ ПОСОЛЬСТВО. Приезжаем с Сергеем Харламовым за визами наверное раз пятый. Заранее приезжаем. И всегда оказываемся последними. Они идут и идут. «Как?» – возмущаемся мы. Отвечают: – «Разве б ви не заняли очередь для мами?»

Две дамы. Одна с выбритыми усами, другая с ними. Обсуждают третью подругу, к которой ради здоровья ездят два раза в год, весной и осенью, когда в России плохая погода. Одна: «Она же уже просит сала. Ну и шо сказать – ездила на рынок». Другая: – «Ну так! Она же ж в Киеве жила, привыкла. А уехала, там опять стала еврейкой. А от сала не отвыкнет. Я тоже везу». – «Скилько?» – «Та шматок приличный».

– ЛИТОГРАФИЯ, ЧТО ТАКОЕ? Слушай. – Владик делает большую паузу. – В Суриковке, учти, все камни были на учёте. Почему? – Опять долго молчит. Поднимает палец: – Деньги на них печатали. То есть можно было печатать. Вот такой толщины (показывает), идеально отполированы. А линогравюра – дело проще. Вырезаю. То, что вырезаю, будет светлое, а то, что оставляю, тёмное. Но это, конечно, букварь, азбука, извини! Да! Я наивный до примитива, да я и в самом деле примитив. Но для своих студентов я кое-что значу. Они же не знают, что я ничего не значу. Одна нашлась, стерва с ушами, натуральная полуобнажёнка, говорит на языке якобы языке графики. Это у неё диплом. Диплом! А такие претензии! Врать ей, как девушке, я могу, но в графике? Никогда! Линия! Глубина! Образ! Характер! Ты что! Фаворский, Кузьмин, Константинов! Ты веришь, что чёрно-белое может передавать цвет? Веришь? Значит, ещё не пропал.

ЖИТЕЙСКАЯ МУДРОСТЬ попутчика: «Не бери дурного в голову, а тяжёлого в руки». Он вроде ещё совсем не старый, а наколка на руке совсем ископаемая: «За измену не прощу». Ещё бы надо: «Не забуду мать родную».

О, ЗИМНИЙ САД в лунную ночь! Золотой мёд лунного света, серебро заснеженных ветвей, таинство синих теней на молодом нежном снегу. А утром? Утром ещё лучше: рассвет розоватит белые букеты кустов и деревьев. Зеркальца снежинок посылают друг другу зайчиков.

От тоски по таким русским снегам можно заболеть в любой Калифорнии.

СОСЕДКА ЛИДИЯ Сергеевна очень любит свиней. Я ей сказал однажды, что сло́ва «свинья» не было в русском языке, только «порося», «поросята», то есть бегущие по росе, да даже и по Руси, так как «роса-росс-русь» – близкие слова. Это Лидии Сергеевне очень понравилось. Как и её мужу, Льву Николаевичу, который часто лежит на плоской крыше сарая, пребывает в отдохновении после вчерашних излишеств.

– Именно так! – восклицает он. – Какая же это свинья, если у неё сердце как у человека.

– То-то и лежишь как боров, – смеётся Лидия Сергеевна.

ДИМИТРИЕВСКАЯ СУББОТА. Идёт тихий мокрый снег. С яблонь течёт, стволы почернели. Костя затопил баню. Дрова – просмолённые шпалы дают такой дым, что Костя называет баню «Линкор «Марат».

Надо привыкать к себе и не ругать себя, а понимать, и не переделывать, а потихоньку доделывать. Радуюсь одиночеству. Тут я никого не обижаю, ни на кого не обижаюсь. Такое ощущение, что кто-то за меня пишет, ездит за границу, выступает, говорит по телефону, а я, настоящий, пишу записки – памятки в церкви. На себя, выступающего, пишущего, говорящего, гляжу со стороны. Уже и не угрызаюсь, не оцениваю, не казнюсь убогостью мыслей, произношением, своим видом в двухмерном пространстве. Конечно, стал хуже. А как иначе – издёргался и раздёргался. И вижу прибой ненависти к себе и нелюбви. И уже и не переживаю. В юности был выскочкой, даже тщеславен был. Себя вроде в том уверял, что рвусь на трибуну бороться за счастье народное, а это было самолюбие.

Хорошо одному. Стыдно, что заехал в такое количество жизней и судеб. На моём месте другой и писал бы, и молился бы лучше, и был мужем, отцом, сыном лучшим, нежели я, примерным.

Надел телогрейку, резиновые сапоги, носки шерстяные. Красота! Грязища, холод, а мне тепло и сухо. Так бы и жить. Снег тяжёлый, прямой. Но что-то уже в воздухе дрогнуло, пошло к замерзанию.

– Чего с этой стороны заходишь? – спрашивает Костя.

– В храме был, записки подавал. Суббота же Димитриевская.

– Я не верю, – говорит Костя. – Что свинья живёт, что лошадь, что человек. Кто помрёт, кто подохнет, кого убьют – всё одно. Не приучали нас. Учили, что попы врут. А выросли, сами поняли, что и коммунисты врут. Пели: «По стенам полазили, всех богов замазали. Убирали лесенки, напевали песенки». Не верю никому!

– Но Богу-то надо верить!

– Да я чувствую, что что-то есть. Да что ж люди-то все как собаки? Злоба в них как муть в стакане. Пока муть на дне – вода вроде чистая, а чуть качни – всё посерело.

– Прямо все как собаки? И ты?

– Да! Я же вчера с соседкой полаялся. И она оттявкивалась.

В АНКЕТАХ НА ВОПРОС: «Какими языками владеете?», честно писал: «Русским со словарём». Конечно, это самохвальство было. А когда стал добавлять: «со словарём Даля», то это очень правильно.

К 200‑летию Даля была отчеканена медаль, и мне позвонили, чтоб был на торжественном заседании. Вспоминаю безо всякой обиды, даже с улыбкой, и вот почему. Сочинил тогда же, на этом же заседании стих, даже и не записал его, на банкете прочёл друзьям. Очень смеялись. «Медали Даля мне не дали, а дали всякой мелюзге, и я остался без медали. Скажу себе: не будь в тоске, ведь не остался ты без Даля, а он потяжелей медали». Так вот что интересно: на эти строчки, и не записанные и не напечатанные, поэт Евгений Нефёдов написал очень смешную пародию, которая называлась «Обездаленный». Я Женю понимаю, его обидело выражение «всякой мелюзге». Конечно, нельзя так обо всех. Да я ж под горячую руку. Писал о Дале статьи, на медаль надеялся. А сейчас смешно. И хорошо, что не дали: по большому счёту, не заслужил. Да и много у меня этого железа.

БЫЛО: КОШКА и хозяйка в доме, собака и хозяин на улице. Стало: хозяйка и собака в доме,