Фантом Я - Ольга Устинова

костров и играл красками разноцветных гирлянд, повешенных на колоннах и под потолком меж ними, а также украшающих аллеи и колоннады подходов к нему. Была музыка флейт и шум толп молодых юношей и девушек, ищущих благословения богини на любовь и семью.

Жрецы храма, у алтаря и жертвенников, воздевали руки к небу, заклиная богиню почтить ее фестиваль и одарить милостью и толпу, и храм, и священнослужителей. Цветы и венки бросались в воздух, и нетерпение нарастало у всех следящих за небом и курениями благовоний, вызывающих богиню на парадное появление в мистерии. Жрецы закончили ритуал призыва богини, и вот, растворились небеса, и полился мягкий изумрудный свет на нас, ожидающих; и появились амуры с золотыми луками и колчанами золотых стрел за спинами и выстрелили по толпе под вопли и восторг всех, ожидавших милости быть пораненными священной любовью и страстью.

Наконец объявилась сама богиня, в убивающем глаза сиянии, на колеснице с впряженными белыми быками с позолоченными рогами, и посыпались розы с небес нежным дождем, утопляя нас и сады вкруг храма, и несравненный аромат их вошел в наши легкие, даруя чувство блаженства и наслаждения, и восхищения собой и жизнью, и красотой происходящего.

Она сошла на землю, лучащаяся, и проплыла через расступающуюся толпу, разбрасывая розы из большой корзины на локте, и тем даря благословение счастливцам, поймавшим священный цветок богини.

Она вошла в храм в волнах своих шелковых одежд всех цветов радуги, и беснованию толпы не было предела. Музыка ее появления опьянила нас неземными звуками, и толпа пала на колени, осчастливленная и одуревшая от фантастики подобного зрелища.

Жрецы эскортировали богиню в храм для совершения тайного ритуала освящения храма и статуи его богиней. Я плакал и причитал заклинания вместе с толпой, пробираясь на коленях ближе к храму, музыке и свету царственной Венеры, моей богини, моей мучительницы и покровительницы.

Венероокие, зеленоглазые жрицы открыли праздник трапез и танцев вкруг костров, и толпа разделилась в счастливом смехе и опьянении ароматами неба и благовоний. Верховный жрец, выйдя из храма, бросил в толпу последний букет освященных роз, и пошло веселье. Я пил и ел у изумрудных костров и плакал слезами радости и наслаждения счастьем души своей и тела, счастьем лицезреть и засвидетельствовать в мраморе невыразимое и неуловимое очарование прекрасного.

* * *

Я вошел в храм фиолетовой ночью, когда угомонились в садах вкруг храма все влюбленные и благословленные на любовь.

Аромат роз перед дождем оглушил меня, все сверкало в храме, где светильники танцевали танец священного огня страсти.

У алтаря стоял бритый жрец, протянув над ним руки в экзальтации заклинаний. Он открыл глаза на звук шагов и казалось был рад меня видеть.

— А, Пигмалион, подойди сюда, создатель живых статуй.

Я приблизился, осторожно двигаясь в бликах этого танца, в который был вовлечен весь небольшой храм.

— Я знаю, ты страдаешь от боли, причиненной тебе твоей возлюбленной и женой Галатеей, — сказал жрец.

Он снова закрыл глаза, стоя с протянутыми над жертвенником руками. Тень вышла из глубины храма и скользнула ко мне, ощупывая меня мягкими щупальцами, мое лицо, шею, согнутые плечи.

Жрец заговорил:

— Несчастье твое, Пигмалион, в совершенном тобой преступлении. Ты уничтожил статую, наделенную душой. Ты оставил душу без тела, и она вселилась в новое твое творение, чтобы мстить тебе, желая расплаты. Душа и тело твоих созданий слились в одно во имя равновесия. Не жди пощады, скульптор. Галатея вернется, чтобы мучить тебя тайной ненавистью, не осознанной ею самой.

— Но неужели, — спросил я, — неужели нет пути к примирению? Любовь толкнула меня на уничтожение. Страсть и боль от потери любви моей статуи. Не совершал я убийства живой материи. Куски мрамора, валяющиеся до сих пор на полу моей мастерской — вот что сейчас мое первое творение Галатеи.

— И все же ты взял на себя функции богов, ты вызвал их гнев. Совершающееся возмездие закономерно. Оно очищает тебя.

— Что же мне делать, жрец? Что мне сделать, чтобы спасти себя и спасти от обреченности на возмездие Галатею? Прочти приговор богов и дай мне надежду.

Он стоял с закрытыми глазами над лазурным тлением приношений на алтаре. Я ждал.

— Будущее темно и опасно, — сказал он. — Когда будешь ты готов отдать жизнь за Галатею, и когда будет она готова принять ее, свершится чудо, о каком ты молишь. И будет страшно тебе, Пигмалион, и будет страшно Галатее. И вернется любовь Галатеи к тебе, скульптор, как любовь создания к создавшему, и когда это будет, покрыто туманом, но готов ты должен быть всегда.

Так сказал жрец храма Венеры, и отошла от меня тень, скользнула обратно в молумрак храма. Я же стоял, растерянный и непонимающий, однако благодарный за поданную мне надежду.

Три светлых месяца провел я в горном доме Венеры.

Теперь мы спускались вниз с гор, и проводник тревожно оглядывался на легендарного Пигмалиона, как будто боялся, что я превращу его в статую. Волшебник и любимец богини любви страшил его.

Деревни, близкие к храму все еще были убраны праздничными гирляндами роз. Чем ниже мы спускались, тем беднее и грубее становилось убранство деревень. И наконец у самого подножия гор нас встретили лишь каменные алтари поклонников Ваала.

* * *

Порфирион вышел к воротам виллы принять хозяина. Вернулась прекрасная Галатея, худая и потрясенная, дрожащая и рыдающая в своих комнатах. Ненавидящая меня и создание мое. Плоть от плоти рук моих. Мой идеал. Вернулась любовь моя, оскорбленная пиратом и бриллиантщиком, черным скульптором Фаркасом, бежавшая от него навсегда. Подавленная искательница блеска и радости, ненаглядная предательница придумавшего ее Пигмалиона. Исхлестанная бедой, обворовавшая бриллиантщика, чтобы вернуться в ненавистный дом к несчастному скульптору.

Беззащитный от любви своей и обожания Пигмалион, я так обрадовался, что бросился целовать ее израненные в странствии ноги. И она оттолкнула меня в страхе перед новой бедой. Дом ее теперь казался для нее лишь ловушкой обреченного на заключение. Обжегшаяся на страсти Галатея, ненавидела меня как виновника ее сотворения, создавшего ее, не спрашивая на то разрешения, и отдавшего ее красоту на расправу унижению.

Ах, волшебник, как ты попался в капкан собственной магии. Кого сотворил ты себе на горе. Своего убийцу с внешностью ангела. Любовь, породившая ненависть. Совершенство, обернувшееся несчастьем. Где мера твоя, безумие? Где источники твои, неудача? Где радость моя, жизнь?

Ремесло мое и вдохновение стало моим проклятием. Оно повергло меня в одиночество и изолированность. Оно отдалило меня от мира и от моей любви. Оно привело меня к отверженности и