Говорит Москва - Александр Иванович Кондрашов

В том, что в их отношениях «что-то главное пропало», Костя винил поначалу только себя, предателя и изменника. Напрасно. Случилось то, чего никто не ожидал. Настоящим виновником разлада стал тот, кто, казалось бы, должен был ещё более сблизить родителей. Витька. Зоя стала не хорошей, а необыкновенной матерью. Воспитание Витьки с самого начала, даже ещё до того, как он возник поперёк кровати, когда он был ещё в утробе, стало содержанием Зойкиной жизни.

Всё, что раньше, как нечто само собой разумеющееся, доставалось Косте: любовь, страсть, внимание, нежность, ласка, забота – после того, как Зоя наконец забеременела, сосредоточилось на сыне…

Костя, как мог, помогал, гулял с малышом, вставал ночью, ходил за детским питанием… Но перестал быть первым, лучшим, главным. Более того, постепенно он всё более раздражал Зою, потому что всё делал не так. Не так, как надо. А как надо, знала только она и её полоумные единомышленницы из интернет-портала «Мама*Ша!». Костя надеялся, что со временем всё наладится. Не налаживалось. Зоя совершенно охладела и к работе мужа, к его стремлению ввысь, отчаянному пробиванию потолков – главное, чтобы приносил домой деньги.

По Костиной самонадеянности был нанесён ещё один страшный удар. Совершенно неожиданные изменения произошли и на станции. Разве можно было предположить, до какой степени окажется прав старый сатир-педиатр?

На крестины Костя педиатра не позвал. Почему? Потому что как раз перед ними встретил… Но не педиатра, а совсем другого человека.

Через полгода после первой встречи, в начале октября Костя катил коляску с сыном по правому берегу Сетуни и обратил внимание на очень красивую женщину, нежно прижавшуюся к высокому иностранцу, скорее всего шведу, пижону в тёмных очках, с щегольской бородкой и усами, в длинном лёгком плаще, с перекинутым модно через плечо шарфом тоже почти в пол и в клетчатом, как и шарф, кепи с помпоном. Они катили навстречу Косте шикарную, оснащённую по последнему слову техники детскую коляску – шведские пары из посольства неподалеку иногда заходили не только в гольф-клуб, но и на набережную Сетуни. Волшебное, совсем не московское место, да ещё и осень – роскошная, более, чем где-либо, золотая…

Молодая бабушка или всё же такая взрослая мама?

Но что здесь делать шведской бабушке? Скорее всего мать, у них там модно рожать первого ребёнка в сорок лет. Поразили глаза, серые, смеющиеся, переливающиеся, как будто море в яркий солнечный день, необыкновенное лицо, светящееся несообразной возрасту радостью. И лицо это показалось Косте знакомым… Где он её видел? Да, – кольнуло в сердце, – она чем-то очень походила на Дашу. Впрочем, в каждой красивой женщине тогда ему мерещилась Даша. Вспомнилась совершенно не к месту побасёнка педиатра с фразой: «Я бы вдул». Костя остановился.

Как он сразу не догадался, это же никакая не шведка, а Ирина Зырянова, актриса, вдова Андрея Баулина. А значит, пижон в плаще кто? Не может быть… Может. Смог. Ах, педиатр, пламенный эротоман-реакционер… Но как он фантастически преобразился. Красавец. Маяковский в Париже, Чехов в Неаполе, Бунин в Ницце… Предчувствуя радостную встречу, к тому же поймав, как ему показалось, лукавый из-под тёмных очков взгляд педиатра, Костя, чтобы разъехаться колясками, свернул немного в сторону реки и остановился.

Склонился в глубоком поклоне.

Но коляска с внуком педиатра проехала мимо, и ничего радостного Костя в ответ на свой дурашливый поклон не услышал. Вообще ничего не услышал. Как-то очень глупо получилось. Просто бездарно и стыдно. Он выпрямился, посмотрел вслед удаляющейся паре и даже недоумённо произнёс: «Как же так?» Но педиатр не оглянулся, продолжая что-то увлечённо рассказывать спутнице. Коротко обернулась она и одарила поклонника ослепительной, благодарной улыбкой.

Педиатр его не узнал.

Не захотел узнать.

Ну да, кто же хочет встретить человека, который видел тебя в полном ничтожестве… Всё трындел про предательство, а сам? Иуда. Теперь, наверное, он революционных речей не толкает. Но как шикарно обуржуазился… Костя мало порадовался за педиатра, потому что очень огорчился за себя. За свою идиотскую доверчивость. Ведь педиатр ни разу не позвонил и не зашёл; не чужие всё-таки люди, приодели, приобули, поддержали в трудное время, часами слушали его «устные рассказы». Как всё же мерзка человеческая природа. Ну и чёрт с ним, бог ему судья, мы не для того добро делали, чтобы нас благодарили. Но теперь хотя бы понятно, что он не врал про свою Ару. Может быть, и про остальное не всё выдумал устный рассказчик…

Во всяком случае, его коллег он диагностировал убийственно точно.

На работе всё шло вразнос.

И отчасти виноват в этом опять же был педиатр.

До встречи с ним Костя был аполитичен, конечно, оппозиционен, но не конкретно, а так, как и большинство работников электронных СМИ, возросших в 90-е годы на дрожжах адской смеси вседозволенности и «чего изволите». Когда всем было как белый день ясно, что дела у нас идут так плохо, потому что всё ещё недостаточно этой самой вседозволенности… Но после встречи с педиатром, а особенно после знакомства с Касымом Костя задумался. Несмотря на отличную осведомлённость не только в новейшей истории, но и во всех областях человеческого знания, несмотря на рафинированную, восточную интеллигентность, таджик удивил Костю искренней преданностью совку… Странно, умный нерусский человек, а любит Советский Союз, который он называл великой русской империей. Благодаря Касыму Костя выполнил приказ Лупанова относительно «Гагарина и совка», он познакомился с бомжами, гастарбайтерами и безработными с учёными степенями, бывшими диссидентами, которых в ностальгической симпатии к совку заподозрить было никак нельзя, те, кто помоложе, «золотых» советских 60-х и 70-х не застали.

Программу Лупанов назвал зазывно «Лобля», в ней простые люди рассказывали о своей жизни. Гендир не сразу догадался, что они не совсем простые, и очень радовался тому, что «совок» способен на некие парадоксальные размышления не только о работе и безработице, не только о преодолении нищеты или, наоборот, о сознательном отказе от благ цивилизации, но и об экономике, и политике, и истории. Они, конечно, резко отличались от тех экономистов, политологов и всяческих экспертов, что кочевали по теле- и радиостанциям.

Перед Костей «открылась бездна, звезд полна». Бездна – это Россия, сама себя предавшая, звёзды – его новые эксперты. Почему-то этим людям Костя верил. Во-первых, потому что они были бескорыстны и бескомпромиссны, во-вторых… он хотел им верить.

Один давно разорившийся бизнесмен между делом открыл глаза на