Долгая зима - Владимир Иванович Петров

– Не терпится! – пристыдила их Вера Петровна. – Подождали бы, пока все помоемся.

– Понемножечку мы. По кружке-другой пивка выпили, вам оставили… Не знаю, как ты, тётя Вера, а Рая после бани немного пригубить пивка не откажется, – оправдывался Фарит. – И самогонки по семь капель только приняли. Диман не выдержал, открыть попросил…

– Вот-вот, – надула губки Мила. – Не терпится всё ему! Зря, видно, старалась. Другой стакан тебе, папа, дороже!

– Прости, доча, – устыдился Дмитрий. – Не очень-то просто от такой отменной самогоночки отказаться. На травах настояна… Ну ладно, давай уж своё молоко.

– Дурной пример заразителен! – сострил лёгкий на шутки и подначки Фарит, тоже большой любитель выпивки. – Пора и мне завязывать с питиём. Вот приедет дочка со студенческой практики, попрошу её тоже подоить Зорьку и поднести мне стакан парного молока.

– Одобряю! – подмигнул ему Дмитрий, к самогону потянулся. – Такое смелое решение надо обстаканить!

Он наполнил рюмки, свою первым поднял:

– За трезвый образ жизни!

Глава четвёртая. Репис-ягода

Не укараулила Мила приезд деда Володи, не встретила первой, как хотела. Друг-односельчанин к полуночи его привёз. С ним же дед Володя договорился через три дня, в понедельник, обратно в город всей семьёй вернуться.

Отдохнув с дороги, к субботнему Милиному пробуждению он уже успел потрудиться – чуть не на половине двора высоченную траву скосить.

– Не думала, что ночью приедешь, – обняла Мила дедушку, рядышком с ним присела на брёвнышке возле соседской дощатой ограды. – Разбудил бы!

– Пожалел. – Дед Володя поправил внучкины растрепавшиеся волосы, легонько щёлкнул по носику. – Больно сладко вот этим курносеньким посапывала. Да и сам я быстренько на боковую завалился.

– А гостинцы привёз? – невольно вырвалось у Милы.

– Гостинцы? – понарошку построжал дед Володя. – Смотрю, ради них ты и ожидала меня, перво-наперво ими заинтересовалась.

– Прости, дедуля. – Мила не заметила шуточного подвоха, вскочила, повисла на дедушкиной шее. – Не по гостинцам, по тебе сильно соскучилась.

– Тогда другое дело, – рассмеялся дед Володя. – Беги уж за ними. В сенцах они, на подоконнике. А я ещё парочку прокосов поперёк двора сделаю, и почаёвничаем.

После завтрака не стали расслабляться. На сыновнее «Не мешало бы с часок полежать, жирок завязать» Владимир Иванович, Милин дед и отец Дмитрия, сказал как отрезал:

– Не до жиру сейчас. Дел невпроворот!

С ходу всех отправил на сбор вишни. Сам, повжикав точилом по источившемуся уже жалу литовки, которой ещё покойный тесть Пётр Васильевич покашивал, травокос продолжил.

Первые вишнёвые саженцы были привезены Владимиром Ивановичем на подворье родителей жены задолго до рождения Милы. В тогдашние частые свои приезды ухаживал он за ними, до цветения и сочных ягод довёл. Это был древовидный сорт, с тёмно-коричневым стволом и густыми ветвями с продолговато-овальными листочками, которые становятся почти невидимы из-за спелых красно-бурых ягод в пору созревания.

С кончиной тёщи Александры Фёдоровны, так и не собравшейся переехать жить к ним в город, необходимость частых приездов её зятя в деревню отпала. В довольно редкие же наезды не до вишен ему порою было, неотложное по дому и хозяйству сделать бы успеть. Без должного ухода вошедшие в плодоносную силу деревца потеряли свой лоск, но продолжали радовать ягодами и размножались новыми ростками.

С годами вокруг пятёрки первых заматеревших вишен молодая поросль стихийно поднялась, побеги от соседствующей в «огурешнике» сливовой заросли пошли, настырный клён влез. К тому времени у Владимира Ивановича пенсион вышел, и он вслед за женой, потянувшейся к родному дому, тоже загорелся желанием полузаброшенное подворье оживить. Само собою, вишнями вновь занялся: засохшие спилил, от клёна избавился, загустевшую мелочовку вырубил…

В ухоженной теперь вишнёвой рощице и начался сбор ягод.

– У других такие же вишни? – обратилась Мила к отцу.

– Думаю, да. Этот сорт самый распространённый в нашей местности. Вишней обыкновенной называется, – стал пояснять Дмитрий. – От коллеги-музыканта знаю. У него на даче такие же растут, до семи метров вверх тянутся. В уходе неприхотливы они, морозы и жару стойко переносят.

Собирали ягоды в алюминиевые кружки, в пластиковые вёдра ссыпали.

– Молодцы! – похвалил сборщиков подошедший Владимир Иванович. – Хорошо работаете. Без меня, смотрю, справляетесь, второе ведро полните.

– А тебе как косится, дедуля? – поинтересовалась Мила, не переставая своими тонкими пальчиками срывать с веток спелые вишенки.

– Двор побрил. Огород обкосить осталось.

– С огородом успеется, – вмешалась Вера Петровна. – Завтра с утречка по росе косой пройдёшься. Подключайся к нам. Меня заменишь. Пойду простирну и обед начну готовить.

Дмитрий высыпал в ведро очередную свою кружку с ягодами. Выглядел он, мягко говоря, неважно, то и дело вытирал не успевающим подсохнуть платочком потное лицо. Сказалась вчерашняя гулянка. Не собирался он пить. Слово, данное дочери, держал. Только нарушить его пришлось. Из сельского Дома культуры пришли. Зная его музыкальные способности, попросили на пятничном вечере художественной самодеятельности заболевшего баяниста подменить. После концерта, как водится, застолье организовалось. Не устоял он перед щедро выставленной водкой, хорошо набрался. Наутро не вспомнил даже, как домой его привезли.

– Жарить начинает. На речку бы! – протянул он.

– Я тоже не прочь искупаться, – поддержала его Мила. – Могу попросить деда Гришу к озерцу Красный Пахарь свозить на своём «москвиче».

– Ещё чего! – категорически отвергла идею купания Вера Петровна. – Облейтесь водой из шланга – и будет!

– А почему бы не охладиться, – неожиданно в разрез жене высказался Владимир Иванович. Пожалел он сына, которому утром отказал в похмельном стакане, перетерпеть посоветовал. – Только не на дальнем Красном Пахаре, а на Ильменьском пруду. Рядышком он. Часа за полтора справимся. Как раз к обеду. Потом с новыми силами за работу примемся. Помимо ягод нам ещё заготовкой дров для бани придётся заняться, совсем истощала поленница.

– Ладно уж, идите, – сдалась Вера Петровна. – Ведёрко только прихватите для смородины, что у пруда разрослась, как её…

– Барбарис-ягода, – подсказал Владимир Иванович, – за которой в детстве на кузьминовские посадки ходили…

– Во-во… Помнится, так называли эту смородину. Она и у нас росла, на меже между соседскими огородами, пока постепенно при вспашках плужными лемехами её не выкорчевали.

– Репис это, а не барбарис, – поправил родителей Дмитрий. – В Милином возрасте меня дед Петя, царствия ему небесного, с этих самых реписных кустов ягодами угощал. Ещё, помнится, листочки их, небольшие такие, трёхлопастные, с крыжовниковыми схожие, в книгу шахматную закладывал для засушивания.

Он глотнул водички из литровой банки, вытер потное лицо, продолжил:

– Барбарис, опять по даче другана-музыканта сужу, сильно от реписа отличается. Это кустарник метра два высотой, с продолговатыми красными