Там, где поют киты - Сара Харамильо Клинкерт

скользят по береговой линии, пока он разбирает названия поселений. Увидела, что некоторые перечеркнуты крестом, и поняла, что это места, где он уже искал солдатских попугаев. Несколько капель пота упали посреди Тихого океана. Ни он, ни она не бросились их вытирать. Факундо никак не мог найти Пуэрто-Артуро, и Канделария, опасаясь, что его не существует, дернула заусенец так, что выступила капля крови и упала туда же, в океан. Она попыталась успокоиться, говоря себе, что не должна терять самообладание, ведь она уже знает, что вещи, которые никак не удается найти, часто оказываются на самом видном месте. Как рукопись на тумбочке или змея на потолочной балке. Еще она вспомнила про пятно Габи в форме дальнего края и пожелала всеми силами, чтобы Пуэрто-Артуро оказался более реальным местом.

— Нет никакого Пуэрто-Артуро! — чуть ли не взвыл Факундо.

И Канделария задумалась, может ли этот тихий океан вместить слезы вдобавок к поту и крови, которые уже брызнули на его воды.

— Почему сразу нет, может, он просто на карте не отмечен. Это же разные вещи, — сказала она.

— Нет, — возразил он. — Раз нет на карте, значит, вообще нет.

— Проблема в том, что мы неправильно смотрим. Давайте доедем до пункта оплаты проезда и там выясним.

— Ты хочешь сказать, что я не умею читать карту?

— Может быть, это карта не умеет читать вас.

— Так я и не книга, чтобы меня читать, — обиделся Факундо. — Лучше спросим у людей, которые действительно знают.

На пункте оплаты проезда в конце шоссе им и в самом деле рассказали, где свернуть на Пуэрто-Артуро. Его не было на карте, потому что это не населенный пункт в полном смысле слова — просто несколько чудаков назвали так место, где они решили поселиться вместе, чтобы творить, объяснил им дежурный, принимавший деньги. Канделария заметила, с какой насмешливой ухмылкой он произнес слово «творить», но ничего не сказала — так велико было ее облегчение оттого, что Пуэрто-Артуро все-таки существует.

Объяснение дежурного разрядило обстановку, и в машине снова воцарилось оживление. Каждый верил, что скоро обретет желаемое. И пусть у них были разные цели, хотя бы пункт назначения оказался реален, а на данный момент только это и имело значение. Неожиданно для себя самих они принялись петь дуэтом и подъедать остатки сладостей и яблок. Они договорились нигде не останавливаться по пути, чтобы больше не терять ни секунды. Скоро перестали раздражать ветер в ушах и впивающиеся в кожу осколки. И вмятины, и птичий помет, и остатки еды, застрявшие в салоне машины. Удивительно, но Факундо ничего не говорил о необходимости смыть пот и прилипшую пыль, точно так же, как Канделария даже не вспоминала, как ей жмут ботинки.

Они выехали на дорогу, которую указал им дежурный, с таким воодушевлением, как будто она вела прямо в рай. Их путь лежал в одно и то же место, хоть ожидания у них и были самые разные. Однако они были, и этого было достаточно, чтобы продолжать путь. Канделария задумалась о том, как сильно могут отличаться представления о рае у разных людей. Может быть даже, что рай одного окажется адом для другого, и она гадала, не получится ли так и в их случае, вот только неясно, кого из них двоих считать проигравшим. Она предположила, что Факундо, ведь в конце концов он не получит ни попугая, ни признания, ни публикаций в научных журналах.

Поворот на Пуэрто-Артуро оказался грунтовой дорогой, и скоро пыль опять составила им компанию в непредсказуемом путешествии. Чем дальше они продвигались, тем больше сужалась дорога, пока не превратилась в гравийную тропку, по которой ехать было все труднее. Гравий часто отлетал в днище, а колеса то и дело заносило, и они стонали в один голос с Факундо, который огорчался так, будто удары получал он, а не машина.

Несколько раз они застревали, и приходилось просить местных жителей, проезжавших мимо на осле, помочь подтолкнуть машину. В последний раз им помогли сразу шестеро чернокожих крестьян, у которых руки были стальные оттого, что столько махали мотыгой в полях и таскали канистры с водой, пытаясь совладать с постоянной засухой. Один из крестьян сказал, что дальше дорога будет только хуже и на этой машине они никуда не доедут. Он предложил оставить автомобиль у него на ранчо, рядом с загоном для скотины. Здешние дороги сделаны для того, чтобы преодолевать их медленным шагом, сказал он, и невозможно высчитать, сколько времени уйдет, чтобы добраться из одной точки в другую. Он заявил, что понятие времени существует только в голове у тех, кто носит часы, а сверяться с часами не в обычае ни у кого из местных.

— Время, если его так называть, у нас есть, — сказала Канделария.

Факундо посмотрел на нее, вытаращившись в знак несогласия, и глянул на фирменные часы на своем левом запястье.

— Я бы на вашем месте не был так уверен, сеньито[11], — сказал крестьянин. — Нельзя владеть тем, чего не существует.

Он предложил им взять у него пару осликов. Заверил, что за несколько песо они довезут их куда угодно.

— Преимущество возраста в том, что хорошо знаешь дороги, — сказал он, заметив, как разочаровались оба при виде старых измученных животных.

Менять способ передвижения не входило в их планы, но, учитывая все превратности пути, это казалось наиболее разумным. В мгновение ока машина была припаркована возле загона, а сами они оказались в доме с соломенной крышей и утоптанным земляным полом, по которому разгуливали куры и клевали им ноги. Не успели они свыкнуться с присутствием кур, как огромная свинья прошла через то, что можно было считать гостиной. В углу дремал кот, еще чернее хозяина. Ни любопытство, ни два незнакомых лица не заставили его открыть глаза. Наверху, на потолочных балках, бормотала пара желтых попугайчиков.

— Они не улетают? — спросила Канделария.

— Иногда, — сказал хозяин, — но потом возвращаются.

— Почему? Разве на свободе не лучше живется?

— Свобода — дело ненадежное и опасное. А тут им хотя бы обеспечен банан в день.

Он рассказал, что его зовут Сигифредо, как звали его отца, деда, прадеда и всех мужчин в семье с незапамятных времен. У него не хватало левого переднего зуба, но он это возместил, заковав правый в золото. Он был такой худой, что ладони его казались огромными, а руки и ноги походили на ветки деревьев. Он почти не моргал, и от этого создавалось ощущение, что он сверлит тебя взглядом. Узнав, что они направляются в Пуэрто-Артуро, он