Там, где поют киты - Сара Харамильо Клинкерт

сделала первый шаг в своих тесных ботинках: дрожащий, неуверенный, за ним последовал еще и еще один. Ей хотелось двигаться вперед и в то же время не хотелось приближаться к тому, что она считала концом. Факундо следовал за ней, отягощенный клеткой в руках и сомнениями в голове.

— Я лучше вас оставлю, народ там чудной, — сказал Сигифредо и, повторив: — Там, — еще раз показал на точку, где для него начиналось неведомое.

От ветра застучали колокольчики из ракушек, висящие на пальмах и миндальных деревьях. Канделария вспомнила, что видела такие в придорожном магазине. Возможно, это была песня, приветствующая тех, кто приходит в Пуэрто-Артуро, как приветствовал когда-то гостей Парруки перезвон колокольчиков на шее у кроликов. Канделария продолжала идти вперед, внимательнее глядя по сторонам, и стала замечать дома, построенные так, чтобы теряться среди зелени. Дома со столбами из самых толстых бревен, крепче, чем сталь. Высокие дома с большими окнами, крытые пальмовыми листьями, со стенами из камней кораллового цвета. Дома, дававшие внутри себя приют всевозможным растениям и животным. С первого взгляда было не понять, где кончается природа и где начинается жилище. А иногда и вовсе не удавалось определить нечеткую границу, отделявшую одно от другого.

Приглядевшись, она различила в домах мольберты с недописанными картинами и неоконченные скульптуры. Заметила вывешенные сушиться на перилах шкуры игуан и ковры из растительных волокон. Там были гигантские улитки, которые когда-нибудь станут произведениями искусства, и ткацкие станки с развевающимися цветными нитями. Она увидела деревья, готовые превратиться в предметы мебели, и предметы мебели, которые когда-то были деревьями.

— Вот так совпадение, кардинальчик! — сказал Факундо. — В саду этого дома такие же киты, как в Парруке.

Канделарию выдало выражение лица: испуганное, встревоженное, еще не определившееся, заблестеть слезами или радостью. Факундо, должно быть, сразу понял, что никакое это не совпадение: поводом для путешествия были киты, а вовсе не попугаи.

— Ты ничего не хочешь мне сказать, кардинальчик?

Молчание. Полное молчание, такое, что не нуждается в ответе. Такое молчание, что кричит во все горло, кричит так долго, будто никогда не исчерпается.

— Ты ничего не хочешь мне сказать, кардинальчик? — снова спросил он, медленно и четко произнося каждое слово, каждый слог, как говорят с детьми, иностранцами или недалекими людьми.

Канделария должна была ответить на вопрос, сформулированный так четко, но не ответила. Уходя от вопроса, она молча прошагала вперед и перескочила через заборчик из разномастных досок вокруг сада с китами, ограждавший его от посторонних, от вторжения, от всех, кроме нее. Сад ее отца всегда был ее садом, а скульптуры, которые он делал своими руками, всегда будут ее скульптурами. Она провела рукой по одному из китов — он был покрыт зеленоватым мхом, таким же, как тот, с которым она годами пыталась бороться, поливая его соленой водой из ведра. «Жавелевая вода», — подумала она, потому что в такие моменты чего только не приходит на ум.

Она шла между китами, большими и малыми, а самые крупные наблюдали за ней сверху, непроницаемые, высокомерные, как те, кто думает, что способен раздавить кого угодно одним движением. Интересно, эти киты тоже не поют или она просто не может их услышать, думала Канделария. Она о многом сейчас думала, потому что волновалась, а лучший способ справиться с волнением — это занять голову любыми вопросами, а ноги — любым передвижением. Она несколько раз обошла вокруг дома, высматривая признаки жизни. А может быть, просто продолжала избегать вопроса Факундо или хотела выиграть время, чтобы придумать, как лучше сказать ему правду. Факундо перепрыгнул через ограду и остановился рядом с Канделарией, с вызовом глядя на нее. Мир мог бы разрушиться и создаться заново, а она бы так и стояла, не шевелясь, как киты в саду ее отца, неподвижная, с каменным взглядом, дожидаясь упрека, который вертелся у него на кончике языка.

— Ты ничего не хочешь мне сказать, кардинальчик? — Снова получив в ответ молчание, он решил поменять вопрос. — Тут ведь не водится солдатский ара, так? — сказал он, держа в руках свежевырванный клок волос.

Канделария сглотнула густую слюну и тоненьким, едва слышным голосом сказала:

— Факундо, кажется, вам пора открыть глаза.

— Что? — сказал Факундо, возможно, потому, что не расслышал ответ, не понял его или просто отказывался его принять и хотел услышать что-то более соответствующее его интересам.

Канделария подумала, что если бы он был знаком с Габи, то знал бы, что значит «открыть глаза».

— Да то, что откройте глаза. Правда прямо перед вами.

И тут, широко раскрыв глаза, хотя совсем по другому поводу, они услышали. Оба услышали. В этот крошечный момент между вопросом Факундо и ответом Канделарии они услышали крик, такой же, как крики доньи Перпетуи. Они посмотрели в небо: прямо над ними летел солдатский ара, оглашая все вокруг характерным криком, каким они обычно провожают день. Взволнованный Факундо стал рыться в чемодане в поисках магнитофона с голосом доньи Перпетуи, он спешил привлечь внимание новой особи, пока та не успела скрыться из виду. Нашел, попытался включить, но то ли от спешки, то ли от волнения у него ничего не вышло. Может быть, потому, что электронные устройства любят отказывать в самый неподходящий момент. Тогда Факундо в ярости кинул магнитофон на песок и побежал по берегу следом за птицей, сам подражая крикам, которые уже выучил наизусть после стольких репетиций. Канделария улыбнулась, потому что ей показалось, что Факундо кричит даже лучше настоящего попугая. Потом ей пришло в голову, что удача тоже из тех вещей, которые меняются в одно мгновение. Может быть, неожиданное появление птицы было хорошим знаком и предвещало, что то, что человек усердно ищет, в конце концов найдется, когда он уже этого не чаял. Возможно, Руми был прав и то, что искала она, искало ее.

Канделария провожала взглядом человека и птицу, а они все уменьшались и уменьшались. Она смотрела на них, пока они не превратились в крохотные точки, которые все труднее было разглядеть в бесконечности пляжа. Она уже перестала различать их крики, но тут услышала, как этот гомон приближается к ней с новой силой. Все громче, все ближе. Она огляделась, испуганная, не понимая, что происходит. Заткнула уши от пронзительного шума. И тут ее накрыла тень. Тень, которая летела в небе в ту же сторону, куда Факундо побежал вслед за птицей. Зеленоватая тень из десятков или даже сотен солдатских ара, летящих за вожаком стаи. Потрясенная Канделария долго смотрела на них с улыбкой на губах, пока птицы не скрылись