Голые среди волков - Бруно Апиц

– Брат, – прошептал Кропинский, стоявший позади.

Это простое слово нашло путь к сердцу Гефеля. Он не мог ответить, но благодарно протянул назад руку, которую поляк тихо пожал. Живое теплое чувство излучалось от одного к другому, и молчание их было значительнее всяких слов.

Около полудня Райнебот через громкоговоритель вызвал к себе капо канцелярии. Комендант передал капо список.

– Поименованным собраться завтра утром у второго щита. И пусть чисто вымоют ноги, понятно? Чтоб не говорили о нас, будто мы отпускаем людей домой загаженными.

«Отпускаем?»

За все годы не было случая, чтобы политических отпускали на волю. Возвратившись в канцелярию, капо стал изучать список. Там были перечислены сорок шесть блоковых старост, капо и других лиц, исполнявших разные обязанности по управлению лагерем, все надежные люди, давнишние заключенные. Капо нашел и свою фамилию, а также помощника лагерного старосты Прёлля.

Тут что-то было неладно.

Капо пошел к Кремеру. Там же находился и Прёлль. Прочитав список, Кремер мрачно расхохотался.

– Отпускают? Сразу столько, и притом перед самой эвакуацией?.. Бандитская ловушка! – загремел он. – Не обошлось без дьявольского доноса!

– Я обязан оформить выписку ко второму щиту. Что мне делать? – спросил капо.

У Прёлля возникла догадка:

– Может, они хотят нас прикончить?

Он многозначительно посмотрел на Кремера. Тот не стал подтверждать догадку, хотя у него мелькнула та же мысль.

– Подождем! – решил он. – Ничего не предпринимай, пока не получишь от меня указания, – обратился он к капо. – Прочитай-ка фамилии, я перепишу.

Он начал писать, и рука его, несмотря на то, что он был очень взволнован, не дрожала. Ему вдруг стало совершенно ясно, что этих сорок шесть хотят расстрелять. Но почему его самого нет в списке, хотя у начальства он считается первым коноводом? Неужели сорок шесть – члены ИЛКа? Это должен знать Бохов, с ним и надо поговорить. Кремер пошел в барак к Бохову.

Было очень кстати, что дневальные с порожними бачками уже направлялись на кухню. А от Рунки прятаться незачем.

– Хочу взглянуть, как у вас заправлены постели, – сказал Кремер. – Пойдем со мной в спальное помещение, Герберт.

Это был предлог. В случае неожиданного появления блокфюрера было готово объяснение, зачем староста пришел в барак. Кремер вкратце сообщил Бохову о происшедшем и показал копию списка. Бохов молча прочел его.

– Кто-нибудь из ваших попал сюда? – спросил Кремер.

Бохов покачал головой.

– Ни одного.

– Это хорошо, – заметил успокоенный Кремер. Они медленно прошли в конец спального помещения, осматривая пары. – Как же быть? Этих людей хотят расстрелять, дело ясное.

Кремер поправил одно одеяло. Бохов тяжело вздохнул. К цепи опасностей добавилось новое звено. Кто донес на сорок шесть человек? Откуда подул ветер? Клуттиг? Райнебот? Цвайлинг? А может быть, доносчик с вещевого склада?

– Как же быть? – повторил Кремер.

Они остановились.

– Да, как быть? – вздохнул Бохов. Листок бумаги, который он держал в руках, требовал решений, каких, наверное, никому еще не приходилось принимать за все годы заключения. И осуществить эти решения придется за короткий срок, в течение нескольких часов. Завтра утром будет уже поздно. Прежде всего надо переговорить с товарищами из ИЛКа. Но как их оповестить? ИЛК должен собраться немедленно. И не в яме под бараком – туда можно проникнуть лишь вечером. Бохов потер лоб. Ему было мучительно трудно.

– Я должен поговорить с товарищами – сейчас, немедленно! – сказал он. – Придется использовать воздушную тревогу, это единственная возможность.

Каждый раз около полудня – не раньше и не позже – эскадрильи американских бомбардировщиков пролетали над лагерем, направляясь в Тюрингию, Саксонию и Бранденбург. Так продолжалось уже несколько недель. Они проносились над лагерем с такой точностью, что по ним можно было бы проверять часы. При солнечной погоде эскадрильи сверкали высоко в небе, подобно стаям птиц, и только их глухое гудение предупреждало о том, как они опасны. В лагере каждый день объявляли воздушную тревогу. Рабочие команды привыкли быть наготове, чтобы спешно вернуться в лагерь, и не кончала еще выть сирена, как они уже мчались по аппельплацу. Несколько минут спустя лагерь был словно вымерший. Только на вышках стояли часовые, всматриваясь в небо. Часто сирена возвещала отбой лишь несколько часов спустя, и ее вой, оглушительно стремящийся ввысь, звучал как злорадство. Что ж, радуйтесь, в очередной раз пронесло.

Тогда лагерь вновь оживал.

Бохова, казалось, одолели сомнения. Он посмотрел на Кремера.

– Ты должен мне помочь… Я, собственно, не имею права называть имена наших товарищей, но… что мне остается?

Кремер чувствовал, как тяжело Бохову.

– Не бойся, – сказал он. – Я не запомню имен. Я тебя понимаю, и товарищи тоже поймут. Дело идет о жизни и смерти.

Бохов благодарно кивнул Кремеру.

– Так вот, слушай! Я сейчас пойду в лазарет и поговорю с капо, он в курсе. Он освободит одну комнату, где нам никто не помешает. Я тебе об этом сообщу, а ты сходишь к… иначе, видишь ли, ничего не получится… Сходишь за меня в баню. Мне там показываться нельзя.

– Ну, говори уж, кого надо вызвать?

– Богорского, – тихо произнес Бохов. – Пусть он после начала тревоги идет не в свой барак, а в лазарет.

– Ладно, – кивнул Кремер.

– Как нам условиться, чтобы я мог указать тебе помещение? – размышлял вслух Бохов и предложил: – Через десять минут мы встретимся на «лазаретной дороге», возле моего барака.

Кремер согласился.

Риоман во время тревоги находился за лагерной зоной, его не вызовешь. Ван Далена легко известить, а Кодичека и Прибулу можно перехватить по пути.

Когда Бохов возвращался из лазарета в свой барак, Кремер направился ему навстречу. Поздоровавшись, они остановились.

– Оп-два, – шепнул Бохов. Кремер кивнул, и каждый пошел своей дорогой.

«Оп-два» означало вторую операционную. Она помещалась в верхнем этаже здания, несколько лет назад пристроенного к лазарету. Во время тревог это помещение пустовало.

С точностью почти до минуты завыла сирена. Началась обычная беспорядочная беготня по аппельплацу и по дорогам между бараками.

Бохов стоял на посту, высматривая Кодичека и Прибулу. Он поймал их, когда они вместе устремились к своему бараку.

– За мной! – шепнул им Бохов.

– А что такое?

– За мной! – повторил Бохов и пустился бежать.

Кодичек и Прибула опешили, затем бросились вслед за Боховом, который, лавируя среди заключенных, мчался вниз по «лазаретной дороге». Никогда еще члены ИЛКа не были в таком напряжении, как сегодня.

Пал Глогау! К северу и к югу от Текленбурга в Тевтобургском лесу кипели бои. Союзникам удалось значительно продвинуться в сторону Берфорда. В районе Варбурга и реки Верры они, по-видимому,