Круг в огне: Рассказы - Фланнери О'Коннор

ударов сыпался тем временем ему на живот. Он почувствовал все пять коготков, впившихся выше локтя ему в руку, на которой она повисла, механически колотя его ногами по коленям и барабаня свободным кулаком по груди. Он с ужасом увидел, как ее лицо с оскаленными зубами подтягивается на уровень его лица, и от укуса в скулу взревел как бык. Ему казалось, это его собственное лицо приближается и кусает его сразу с нескольких сторон, но он не мог на этом сосредоточиться, потому что его лупили по-всякому без разбора, лупили в живот, в пах. Он бросился на землю и начал кататься, словно стремясь сбить охвативший его огонь. Мигом оседлав его, она стала перекатываться с ним вместе, по-прежнему пиная его ногами и охаживая ему грудь теперь уже свободными кулачками.

– Я же старый человек! – визжал он. – Пусти меня!

Но она не пускала. Новой мишенью стала его челюсть.

– Перестань, перестань! – хрипел он. – Как можно на деда!

Она приостановилась – лицо точно против его лица. Бледные глаза уставились в такие же бледные глаза.

– Получил свое? – спросила она.

Старик посмотрел на свой собственный образ, полный злого торжества. «Ну, кто кого отлупил? – спрашивал образ. – Я тебя». После чего, с нажимом на каждом слове, образ добавил: «И Я – ЧИСТОКРОВНАЯ ПИТТС».

Во время паузы она ослабила хватку, и он, изловчившись, взял ее за горло. Ощутив внезапный прилив сил, он сумел оттолкнуться и поменяться с ней местами, так что на лицо, которое было его собственным, но осмелилось назвать себя питтсовским, он смотрел теперь сверху вниз. Не ослабляя рук, сжимающих ее шею, он приподнял ее голову и резко опустил – оказалось, на камень. Потом приподнял и опустил еще и еще. Потом, глядя в лицо, в медленно закатывающиеся глаза, которым, казалось, не было теперь до него никакого дела, он проговорил:

– А вот во мне питтсовского нет ни капли.

Он продолжал смотреть на свой побежденный образ, пока не почувствовал, что, храня полное молчание, образ не выказывает, однако, никакого раскаяния. Глаза, перекатившись обратно вниз, замерли в невидящем взгляде.

– Пусть это будет тебе уроком, – сказал он голосом, который был разбавлен сомнением.

С трудом встал на ослабевшие избитые ноги, сделал два шага, но расширение сердца, начавшееся в машине, продолжалось. Он повернул голову и долго смотрел назад, на неподвижную детскую фигурку, лежащую головой на камне.

Потом он упал на спину и беспомощно повел взгляд кверху, вдоль голых сосновых стволов к вершинам, и тут сердце конвульсивным движением стало расширяться дальше, да так быстро, что старику показалось, будто оно влечет его за собой через лес, будто он со всех ног бежит вместе с уродливыми соснами к озеру. Там, соображал он, открытое место – небольшой участок, где он сможет высвободиться и оставить лес позади. Он уже видел его на отдалении – открытое место, где вода отражает бледное небо. Он бежал к просвету, и просвет рос, пока внезапно впереди, величественно скользя к его ногам легкой гофрированной рябью, не распахнулось все озеро. Вдруг ему пришло в голову, что он не умеет плавать, а лодка не куплена. По обе стороны от него тощие деревья сплачивались в таинственные темные шеренги, маршем уходящие по воде на тот берег и вдаль. В отчаянии, ища помощи, он стал озираться, но вокруг не было никого, кроме громадного и так же прикованного к месту, как он, желтого скособоченного чудища, жадно хапающего глину.

Конец света

Таннер все силы, какие были, копил на дорогу домой. Пешком, сколько получится, а там положиться на Всевышнего. Два утра подряд, вчера и сегодня, он давал дочери себя одеть и этим сберег кой-какую энергию. Сейчас он сидел в кресле у окна – синяя рубашка застегнута доверху, пальто на спинке кресла, шляпа на голове, – сидел и ждал, пока она уйдет. При ней ему из квартиры не выбраться. За окном кирпичная стена и переулок, полный нью-йоркского воздуха, годного только для котов и мусора. В нем плавали снежинки, слишком мелкие и редкие для его слабеющих глаз.

Дочь мыла на кухне посуду. Она все делала не торопясь, разговаривая сама с собой. В первые дни он, бывало, вступал в беседу, но ее это не радовало. Она сердито зыркала на него: даже такой старый пень мог бы догадаться, что не надо вмешиваться, когда женщина ведет разговор сама с собой. Спрашивала она себя одним голосом, отвечала другим. Вчера, позволив ей себя одеть, он за счет сбереженной энергии написал записку и приколол ее к подкладке кармана. МОЙ ТРУП ЕСЛИ НАЙДЕТЕ ПОСЛАТЬ КУРЬЕРСКИМ ЗА СЧЕТ ПОЛУЧАТЕЛЯ КОУЛМЕНУ ПАРРУМУ В КОРИНТ, ДЖОРДЖИЯ. Чуть отступя вниз, он продолжал: КОУЛМЕН ПРОДАЙ МОИ ВЕЩИ И ЗАПЛАТИ ЗА МОЮ ДОСТАВКУ И ПОХОРОНЫ. ЧТО ОСТАНЕТСЯ МОЖЕШЬ СЕБЕ ВЗЯТЬ. С ПОЧТЕНИЕМ, Т. С. ТАННЕР. P. S. СИДИ НА МЕСТЕ. НИКОГО НЕ СЛУШАЙ. СЮДА НЕ ЕЗЖАЙ В ЭТУ ДЫРУ. Он чуть ли не полчаса потратил на эту записку; рука дрожала, но разобрать при желании можно. Чтобы правая рука была тверже, он, пока писал, держал ее сверху левой. К тому времени, как он справился, дочь уже вернулась из магазина с сумкой продуктов.

Сегодня он был готов. Только и дела, что перемещать ноги по очереди, пока не дойдет до двери, дальше лестничные марши. Спуститься, выйти наружу и покинуть этот квартал. Там взять такси до товарной станции. Какой-нибудь забулдыга поможет забраться в вагон. В товарном вагоне просто лечь и отдыхать. Ночью поезд отправится на Юг, и завтра или послезавтра утром, живой или мертвый, он будет дома. Живой или мертвый. Главное, дома, а живой или мертвый, не так важно.

Будь у него побольше соображения, он, как приехал, в тот же день отправился бы обратно; еще умней было бы не приезжать сюда вовсе. Он впал в отчаяние только два дня назад, когда услышал, как дочь и зять прощаются после завтрака. Они стояли у входной двери, зять уезжал на три дня. Он у нее водитель автофургона, дальние перевозки. Она, должно быть, подала ему его кожаную кепку.

– Тебе бы шляпой обзавестись настоящей, – сказала она ему.

– И целый день в ней рассиживать, – отозвался зять, – как этот. Ха! Сидит и сидит целыми днями в шляпе своей. День за днем в этой своей черной, чтоб ее. В квартире!

– А у тебя и шляпы-то нет, – сказала она ему. – Только эта кепчонка с ушами. Люди, которые не абы кто, все в