Растворяясь в песках - Гитанджали Шри

подальше от города и за которую нужно было внести последний платеж. Наверняка Мама тоже этого хочет. Если построят дом, где будет лужайка и много солнечного света, то и Мама будет счастлива. Его жена не хочет уезжать из центра города. Даже если так, то продадут, и пусть сыновья решают, куда вложить деньги. Но подписать нужно, а то есть риск упустить момент и пустить мозги на малиду[154]. Хорошо бы еще аккуратно подписать пару пустых листов. Но в какой момент это сделать и сколько листов? Он выглядел совершенно уничтоженным. Что, впрочем, суждено всем старшим сыновьям.

И вот третий раз из дома Дочери Маму увезли делать анализы, одев в синее платье и усадив в кресло-каталку, и вся взволнованная толпа, кружа то там, то здесь, вместе, рядом с ней, но каждый сам по себе, сбилась вокруг врача, когда тот появился:

– Ч-ч-ч… что, что-о-о случилось?

– Поздравляю, – сказала врач. Нет, она не сказала: «Мальчик, девочка или велосипед», сказала: – Киста лопнула сама – такое бывает, теперь нужно следить за раной и пропить курс антибиотиков.

– И все чики-пуки, – сказала Рози.

Со всеобщего согласия Мама вернулась в дом Дочери. Это же были женские дела – месячные и все такое, кто справится лучше Дочери? Следующие несколько дней кровь вытекала густым потоком. Когда Дочь покупала гигиенические прокладки, ей казалось, что она покупает их для своей дочери, а еще она положила в Мамину ванную бумажные конверты и старые газеты, чтобы Мама заворачивала в них прокладки и выкидывала – наверное, когда-то так учила ее Мама.

В который раз она спрашивала себя, не лучше ли было выйти замуж? В том смысле, что после свадьбы ничто не разрушило бы семейную жизнь. Была бы толпа детей, и гости всех возрастов, и мои братья-сестры, и его братья-сестры, и тети, и дяди, и Габлу-Баблу, и свекор со свекровью, и слуги, и чиновники, и наследники – все-все-все, и, наверное, дом был бы двухэтажный, и под крышей одну комнату она определила бы под кабинет, где временами могла бы спрятаться от всех, и кто-то был бы с Мамой, а она могла бы сидеть, ни о чем не заботясь, и не бояться непредвиденных событий.

– Мама, что это так пахнет? – спросила она, наклонившись над ведром, чтобы выкинуть бумажный пакет.

– Инфекция, – с гордостью сказала Мама, – которую мы уничтожили.

Господи, пусть эти странные дни закончатся, откуда они обрушились на нас, эти ужасные-ужасные дни?

61

Не нужно говорить. И думать тоже. Потому что время – очень азартный игрок. Что ни скажи – ему надо переплюнуть. Скажешь: «Ужасные дни», время сделает их еще более ужасными. А «Хорошие дни» не скажет никто, кроме правительства.

Как сказала она: «Странные дни», так не пришлось долго ждать, что они стали еще более странными.

Сначала Рози, которая не нашлась, а нашелся Раза. Это взбудоражило Дочь, и тот, кого до сих пор не было видно, стал появляться то там, то здесь. Встретила его в магазине, и опять, как в прошлый раз, он повернулся и не узнал ее. Во рту холодок от кимама[155], а в глазах – стужа. Потом видела, как в дхабе на главной дороге он пил чай с дальнобойщиками и курил. Однажды она покупала саго, обернулась – а он радом берет кукурузные хлопья. Голова приветственно качнулась. Ее. Но его – нет. Пронизывающий ее взгляд как будто говорил: «Ты улыбаешься незнакомцу, с чего бы это?» Более того, когда она зашла в офис газеты, он стоял у лифта. Оба зашли, лифт тихо тронулся, и оба вышли на одном этаже. Он учтиво держал кнопку, чтобы двери не закрылись, пока она выходит, потом вышел сам. На ее «спасибо» слегка кивнул, но не более, чем вежливость незнакомых друг с другом людей.

К Рози она уже привыкла – придет домой, а там Рози, выйдет утром из ванной – а там Рози. Но на этот раз ее заставил вздрогнуть голос Мамы, а не Рози. И не голос, а слова.

До нее донеслось: «Не меньше пяти сантиметров».

– Боже мой. – Ее охватила смесь стыда, злости и смятения. – Как Мама может говорить об этом Рози? И теперь они обе хихикают над Маминым пятисантиметровым лингамом?

Она пошла принять удар неизбежности.

Недовольство в ее сердце взметнулось волной страха. Перед ней стоял портной Мастер Раза, а никакая не Рози. В ее доме. С Мамой. Обсуждают пятисантиметровый?

Увидела сантиметр, карандаш, очки – делает замеры для Маминого платья.

– Пять сантиметров будет слишком много, Амма джи.

– Нет-нет, – настаивала Мама. – Вы даже не представляете, как быстро они становятся длинными, и я начинаю запинаться. Я уменьшаюсь.

– Как это возможно, Амма джи? – Мастер вежливо улыбнулся.

– Ну или одежда растет на мне, как дерево.

Слава Богу, они разговаривали о другом. – Тревога поднялась и схлынула. Страх уже не бил волнами – теперь, расправив капюшон, на нее смотрел наг.

– Моя Дочь, – представила ее Мама. – Мастер Раза, – сказала она Дочери.

Наг качнул капюшоном.

– Живите долго, госпожа, – прошипел он со свистом.

Стоит ли мне бояться? В собственном доме. Дочь намеренно не ответила. Продолжала украдкой смотреть. Высокий, крепкий. Нет, все-таки Рози не выглядит так по-борцовски. Или она? Как одно и то же тело может иметь два лица? Или мы все из одного тела, и только одежда, походка, манеры, то, как мы держимся – прямо или горбимся, прихрамываем или маршируем с солдатской выправкой, театрально размахиваем руками или возвышаемся столбом, – это заставляет нас выглядеть по-разному?

Кроме своей, она принесла еще две чашки чая. Рози – простите, Раза – сказал:

– Не стоило беспокойства.

Улыбнулся. Открыл рот. Стали видны зубы. Передние. Зубы как зубы, обычные, один наползает на другой. Или это падающие лучи создают на них неровный рисунок света и тени. Придет Рози – пригляжусь повнимательнее. Дочь оставила их вдвоем.

Это Рози, или он выглядит как Рози? Они так похожи и непохожи тоже. Все стало пугающим.

Бояться, все время бояться – вот новая жизнь Дочери. Одно дело быть одной. Но быть одной рядом с той, между ног которой из земли поднимается шипящий пар и, вырвавшись, растекается лавой, и во все стороны растекаются ее гости, и тогда какой с тебя прок, если ты не можешь поднять с пола крохотную старушку, похожую на куклу и меньше тебя?

Она почувствовала слабость. Если бы кто-то дал ей руку и помог подняться, она съела бы банан или еще что-то. Она пойдет