Русский остаток - Людмила Николаевна Разумовская

– Глупости! – Он уже растрогался и целовал ее, глупенькую, почти с нежностью. – При чем здесь ум и вообще?.. А если хочешь учиться, пожалуйста, я буду только рад. Наймем няньку и…

– Знаешь, я уже говорила с мамой, она согласна посидеть с Лизой.

– Вот как! И вы уже придумали для тебя вуз?

– Ну, я хотела посоветоваться с тобой…

Они сели в такси. Привычно хмурое небо, как обычно, разразилось противным мелким дождем. Они сидели на заднем сиденье и целовались, пока таксист не привез их в Веселый поселок, где в панельной девятиэтажке они и проживали теперь.

Галине он позвонил только через три дня. И подарок ей, к своему стыду, ему пришлось прятать от жены как школьнику. Самое противное, что он не делал вроде бы ничего дурного, и тем не менее ему приходилось почему-то что-то скрывать, и это вынужденное лицемерие его раздражало.

Домашний телефон Галины не отвечал, и он позвонил ей на работу. На работе ему сказали, что их сын попал в плен и Галина уехала разыскивать Алексея в Чечню.

Часть пятая

1

Под самый Новый, девяносто пятый год началась первая чеченская кампания – неожиданный и равно неподготовленный «праздничный» штурм бывшего русского города Грозного. Говорили, военные хотели сделать подарок тогдашнему министру обороны, чье рождение как раз приходилось на первое января.

Эффект, однако, вышел прямо противоположный – шапкозакидательства не получилось. К середине девяностых армия оказалась уже достаточно разгромленной усилиями перестройщиков, чтобы вот так, с кондачка, победить сильного, мужественного противника, которому по разгильдяйству, недомыслию или, наоборот, с умыслом оставлено было огромное количество самой передовой военной техники и оружия.

В оказавшейся к тому времени без финансирования, сокращенной в два раза армии (сокращение коснулось в основном боевых частей) не оказалось ни одной развернутой по полному штату, высокообученной, материально укомплектованной дивизии. Главной проблемой армии, как и всего народа, стала проблема: как выжить? Как выжить в условиях, когда офицерам по многу месяцев не платят зарплаты, когда недоедают солдаты, когда не поступает на вооружение новая техника, когда отсутствует призывной контингент, когда идет несмолкаемая травля армии в печати и прочих средствах массовой информации?

Уже разучившиеся и еще не научившиеся воевать, брошенные на подавление мятежной республики военные приобретали боевой опыт, как и прежде, ценой больших и бессмысленных потерь. Особой ответственности за эти потери ни военное начальство, ни тем более высшие власти страны не несли.

Добровольцев, в числе которых оказался и Алексей Мельников, без предварительной подготовки, прямо из военкоматов, отправляли в район боевых действий, где они либо становились пушечным мясом, либо захватывались в плен и продавались в рабство.

Но кто же шел добровольцем? Кому охота было погибать за сомнительные идеалы перестройки, то есть нового, олигархического переустройства страны, в которой им-то уж, добровольцам, никак не выгадывало места под солнцем, которые и годились разве что на удобрение того самого черного передела? Да и патриотизм тогда был исключительно ругательным словом, иначе как в сочетании с «прибежищем негодяев» его и не употребляли. И сочувствие было целиком на стороне «свободолюбивого чеченского народа» (патриотизм которому, в отличие от русских, дозволялся и приветствовался). И все-таки добровольцы были.

Одни в свои глупые восемнадцать лет верили в то, чтó им говорили отцы-командиры. И про демократию с конституцией, которые надо защищать (про единую-неделимую, отдав треть страны, говорить было бы уже странно, но все равно целостность «Эрэфии» тоже вроде бы нуждалась в защите). Верили, что уж там, на войне, избавятся наконец от дедовщины, что и братства будет побольше, и каша погуще, и служба покороче. А были, как и везде, идеалисты, романтики, те, что жаждали упоения в бою и наслаждения на краю бездны, предпочитая им всякие иные упоения и наслаждения. Ну а были, вероятно, и те, для кого это опасное приключение, война, несмотря на ее исход, оставалось бы самым ярким событием серой их жизни, где все равно, хочешь или не хочешь, никуда не деться от водки или наркотиков в предсказуемом будущем. Когда закрываются школы, и дома культуры, и заводы, когда не вспахиваются поля, зато открываются повсюду водочные ларьки и наркопритоны, когда и при очень большом желании и способностях не поступить бесплатно в вуз и не поставить солдату-инвалиду протез. А откуда же мамке взять денег, когда не то что откупить из армии единственного сыночка, а и просто покушать порой… И так далее, всем известное и на фоне столичного гламура совсем уже скучное и неинтересное…

Государства не зря призывают служить в армию юнцов. У молодых иллюзий больше и страха меньше. Молодые еще не настолько успели привязаться к жизни, чтобы чувство опасности перевешивало безрассудство. Неиспорченный восемнадцатилетний юноша ближе к ребенку и, стало быть, к ангелу; ему и ружье в руки, ему и пулю в живот.

Алексей не участвовал в штурме Грозного. Он не знал, что наших молокососов-солдат было вдвое меньше, чем до зубов вооруженных, хорошо обученных и подготовленных боевиков, он не знал, что радиосвязь в подразделениях была почти сразу же потеряна и что у командиров не было даже карты города. Он не видел, как по классической схеме наносился удар по головной и замыкающей машинам, а после шквальным огнем уничтожалась запертая в узких проходах бронетехника и в упор из нависающих над улицами домов расстреливалась пехота. Он не видел, как оставались гнить неубранные после боя трупы наших солдат с обглоданными голодными ночными псами конечностями. Он не видел знаменитого боя на площади Минутка, когда вышедшие на штурм президентского дворца мальчишки внезапно остолбенели, невольно опустив автоматы, – в каждом окне висел распятый умиравший раненый или умерший уже русский солдат или офицер со вставленным в рот отрезанным половым органом… И, прикрываясь этими живыми и мертвыми телами, как щитом, чеченские боевики, смеясь, отстреливали, как мечущихся зайцев, тех, кто с мечом пришел на их землю – в город Грозный, основанный русскими казаками…

2

Алексея и еще двоих срочников, прикованных друг к другу цепью, вот уже пятый месяц держали в глубокой яме, изредка бросая им черствый хлеб и спуская на веревке воду. Здесь же испражнялись, здесь же на голой земле спали. Чеченцы предлагали сообщить родителям о выкупе – рыночная стоимость простого солдата начиналась от пятидесяти тысяч долларов. Все трое отказались. Один из них был сирота, у другого – одна безмужняя мать на вымирающей Новгородчине. Алексей тоже отказался. Он знал: