Евгений Онегин. Престиж и предрассудки - Юлия Фёдоровна Ивлиева

Нет, она не добропорядочная барышня. Она счастливая.

Глава 39

Ленский вздрогнул и проснулся. Снившийся сон мгновенно истаял, зато проступила неприглядная реальность. Темные, нависающие со всех сторон стены, высокий каменный потолок, усиливающий впечатление узости камеры. Сырость и холод, запах плесени. Жесткая койка. Одинокий голубоватый луч перед глазами. Лунный свет лился из окна, на самом верху, под потолком. Единственная светлая полоса во всей темной камере. До света хотелось дотронуться, попасть в поле его сияния, но дотуда не достать ни с койки, ни в прыжке. Он уже пробовал.

Он натянул на плечи тонкое куцее одеяло, подоткнул под себя, хоть это не слишком добавило тепла, и продолжил пялиться в потолок. В камере было не так уж и холодно, но сырость пробирала до дрожи. Где-то далеко капала вода.

Из соседней камеры доносилось поскуливание и шепот. Он не видел того узника. Наверное, какой-то сумасшедший, иначе почему он ни на миг не перестает скулить или бубнить что-то речитативом. Постоянно. Без остановки. Без сна и отдыха.

Через сколько Ленский сам превратится в такого сумасшедшего? По всей видимости, скоро. Он потерял счет времени. Очень жалел, что не начал ставить какие-нибудь зарубки на стене, когда только попал сюда. Хотя бы знал, сколько он уже здесь сидит. Тогда он не верил происходящему. Даже не понимал, за что арестовали и чем ему грозит заточение. Что будет дальше?

Его кормили иногда. Ровно столько, чтобы не умереть от голода и постоянно хотеть есть. Зато воды было вдосталь – целое ведро с плавающим на поверхности черпаком. Она не отличалась чистотой и кристальностью, но и не воняла плесенью, как вся камера.

Впрочем, не голод и сырость стали основными его мучителями. Владимира терзали одиночество и сожаления. После того как его втолкнули в эту крошечную камеру, с ним ни разу никто не заговорил. Никто ничего не объяснил.

«За эпиграмму на царя», – сухо бросил один из конвоиров, которые явились к нему домой. Ленский смутно вспомнил колкий стишок, сочиненный в редакции ради шутки. Нет, не может такого быть. Это несерьезно. Его же не могут осудить за какие-то глупые четыре строчки? И приговорить? К чему? Он перебирал в голове все известные случаи, когда кого-то из его знакомых, или их знакомых, или совершенно посторонних людей судили за преступление против государя и самодержавия. Вариантов предоставлялось на любой вкус: от штрафа или предупреждения до смертной казни или ссылки.

«Это всего лишь стишок!» – мысленно возмущался Ленский, качая головой. Владимир его даже не помнил. Он не был сторонником какого-нибудь модного политического движения, он был поэтом. Он писал о любви! Он в шутку зарифмовал оброненную кем-то в редакции фразу!

Время шло. У его двери никто не появлялся, никто его не навещал. Охранник, приносивший еду, похоже, и вовсе был нем.

Сначала Владимир декламировал стихи, громко и нараспев. Ему казалось, так он займет мысли и не сойдет с ума. Прочитал все, которые вспомнил. Даже сочинил парочку новых. Увы, возможности записать ему тоже не дали.

Обитатель соседней камеры стал громче скулить и немного подвывать. Других реакций на его декламацию не последовало. Поняв, что его никто не слышит, Ленский рисовал себе мрачные картины своей одинокой и безвестной кончины на этой серой и убогой койке. Он умрет. Тихо и незаметно.

Возможно, в литературной газете напишут некролог в несколько строк. Что можно о нем написать? Поэт? Талантлив? Вряд ли. Были невеста и друг. От этой мысли ему стало совсем печально. Костяшки пальцев начинали ныть, сердце сжималось, на глазах выступали слезы. Как бездарно он потратил жизнь! Как глупо все потерял. Любимую невесту и единственного настоящего друга. То, что казалось немыслимым, оскорбительным, невыносимым еще недавно, теперь ясно представлялось таким же невыносимым и немыслимым в своей глупости.

– Надутый индюк! – прошипел Ленский на самого себя, и его поддержали из соседней камеры, сменив скулеж на шепот.

У Владимира не укладывалось в голове, как он смог быть таким слепым, таким чудовищно глупым. Онегин и Оленька? Какая чушь! Следовало плюнуть в морду тому, кто это сказал. Что за глупость!

Он снова посмотрел на луч света под потолком. Голубой, яркий, сияющий, как глаза его Оленьки. Как остро он теперь ощущал, что она самое важное в его жизни, что Ольга верна и предана ему. Как ясно осознал, что Евгений был с ним всегда искренен, всегда честен, всегда на его стороне.

И чем же ты им отплатил? Голова раскалывалась от мыслей, каждая из которых питала сожаления и чувство вины.

– Ты готов был умереть? Ты хотел умереть на дуэли, лишь бы не выносить позор и муки ревности? – проговорил Ленский вслух. – Ну вот, ты умер. Ты заживо похоронен в этом каменном гробу. Ощутил, каково это: понимать, что больше никогда не увидишь любимой, никогда не почувствуешь поддержку друга?

Он взмахнул рукой и ударил кулаком в стену. Острая боль пронзила кисть и разлилась по всему телу. Это немного отрезвило Владимира.

– Я схожу с ума. Разговариваю сам с собой, – заключил он, разглядывая ссадину на кулаке.

В соседей камере снова заскулили.

Когда в очередной раз в замке заскрежетал ключ, Ленский не оглянулся на дверь. Миска похлебки и кусок хлеба его не интересовали. Наверное, ему действительно лучше умереть.

«Может, сократить свои мучения, – подумал Владимир, – и умереть с голоду?»

Но металлическая посуда не лязгнула об пол. Тот, кто отпер дверь, застыл на пороге. Сердце пропустило удар, потом второй. Это могло означать только одно. Его время пришло. В голове закрутился водоворот мыслей. Будет суд? Или его казнят сразу? Казнят сегодня? Сейчас?

Ленского знобило, по спине лил ледяной пот. Собрав все свое мужество в кулак, он обернулся.

Охранник кивком указал ему на выход. Ленский не сразу сумел встать на ноги. Колени не выпрямлялись. Перед глазами все плыло. Его поведут на казнь.

Он плелся перед охранником, не в силах поднять голову и посмотреть вперед. Все силы уходили на то, чтобы держаться вертикально, не осесть на пол. Когда писал эту злополучную эпиграмму, Владимир понятия не имел, что все может закончиться так. Он не думал. По правде говоря, он вообще ни о чем не думал. Ему показалось интересным зарифмовать простенький смысл. Какой там был смысл? Он даже не помнил.

Он уперся в дверь. Охранник распахнул ее перед Владимиром, подтолкнул перешагнуть через порог. Яркий