Евгений Онегин. Престиж и предрассудки - Юлия Фёдоровна Ивлиева

– Еще в деревне мне стало не хватать тебя, когда вы уехали. – Евгений покачал головой, припоминая. – Нет, раньше. Я ощутил рядом с тобой что-то волшебное, необычное, то, что никогда не чувствовал до этого. Но не понял. Не поверил себе. И осознал, только когда все потерял, – спокойным и обреченным тоном признался он. – Увидев тебя у Голицыной, я был ошарашен. Та девочка, которую я знал, исчезла без следа, как будто ее и не было никогда. Передо мной стояла светская барышня, яркая и блестящая. Столичная красавица, которая поражала своей красотой, грацией, манерами, и при этом такая другая, не похожая ни на одну из сотни стоявших рядом девиц. Только тогда до меня дошло, как я ошибся. Только тогда смог увидеть тебя настоящую. Образ бесстрашной девочки, с которой я говорил о цветке папоротника, с которой гулял в лесу, стал единым с элегантной, строгой, светской барышней, тонко чувствующей, умной и необыкновенной. Я нашел в тебе все, что давно перестал искать, поскольку не верил, что подобное совершенство возможно. Я на миг узрел свое счастье и… упустил его. Все, что я вижу в тебе, чувствую к тебе, было всегда. Но я слепец! Не замечал.

Татьяна, которая подалась навстречу к нему, отпрянула. Она вспомнила нищих бродяг, которые на нее напали, свое позорное падение в лужу, неуклюжие попытки признаться в любви, и ее лицо снова залила краска стыда.

Евгений посчитал, будто смущает ее, что Татьяна не желает огорчать его, и поэтому молчит. Не говорит, что ее сердце принадлежит другому. Даже после всего, что он ей сделал, после боли, которую причинил, она жалела и оберегала его чувства.

– Как жесток и бессердечен я был! Как я наказан. Поделом мне. – Евгений соскользнул на пол, встал перед ней на колени, накрыл ладонями лежащие на платье руки и сжал их. – Прости меня, Татьяна. За мою слепоту и жестокость, за мою глупость. И за то, что сейчас, когда ничего нельзя изменить, когда я бесповоротно все испортил и обречен жить с разбитым сердцем, не смог сдержаться и сделал тебя свидетельницей своей любви и боли. Открылся, не уберег твоего покоя.

Не выпуская ее рук из своих, Евгений уронил лицо ей в ладони.

Молния пробежала от кончиков пальцев по ее телу, жар потек горячей лавой, и лицо Татьяны вспыхнуло. Она чувствовала его губы на своих руках, длинные шелковые волосы Онегина щекотали ей запястья, дыхание обжигало. Вдруг что-то изменилось. Едва заметные лучики разошлись от ее глаз. Улыбка робко дернула щеки. Евгений не видел этих перемен, не заметил озарения, которое кралось по ее лицу.

– Я много дней уже в бреду, пишу тебе письма и сжигаю. Не нахожу слов, вижу твое привидение и разговариваю с ним. – Его слова звучали глухо. – Меня так влечет к тебе, что кажется, сейчас душа вырвется наружу и полетит навстречу. Я твердо решил не перечить судьбе, не мешать твоему счастью, исчезнуть с твоих глаз, словно недоразумение. Лишь иногда, если судьба позволит, видеть тебя украдкой, издалека… Я все решил. Я готов был обречь себя на муки, но сохранить твое счастье и спокойствие. Но ты вошла, и не знаю, как получилось… я тебя люблю. Я достоин лишь твоего презрения.

– Любишь? – тихо повторила Татьяна. – Любишь меня?

Ее голос дрожал. Она говорила и хлопала глазами растерянно, будто не понимала, что происходит.

Кивнув, Онегин оторвался от ее рук и заглянул в лицо.

– В этом есть какой-то фатализм. Ты любила меня. Я не ответил взаимностью. Теперь моя очередь любить тебя. – Он горько усмехнулся.

– Какого же ответа ты хочешь от меня? – спросила она спокойно, даже холодно. Но какой ценой ей это далось! Внутри все превратилось в лед, Татьяне не хватало воздуха, сердце глухо ухало, причиняя боль каждым ударом.

– На что я могу надеяться? – Евгений прикрыл глаза. Его лицо сделалось мертвенно-бледным. – На взгляд? На мимолетную улыбку издалека?

Стук двух сердец заглушил тиканье часов, треск огня в камине, скрежет колес по мостовой за окном. У Татьяны все плыло перед глазами, отчетливо она видела лишь синие глаза Евгения и свое отражение в них. Она скользнула вниз, к нему на пол, и прошептала:

– Я люблю тебя.

Их ослепило сияние. Весь мир исчез в зареве света. Лишь где-то слились два силуэта на персидском ковре в темной гостиной.

Руки Татьяны взлетели к нему на плечи. Евгений прижал ее к себе так сильно, что она ощутила словно впитывается в его тело. Жар его дыхания обжег щеку, губы коснулись виска и заскользили ниже. Татьяна чувствовала под своими пальцами его сильные плечи, разгоряченную кожу и волосы. Евгений целовал ее, она пьянела от счастья и вся устремлялась к нему поближе, не желая отстраняться даже на миг, отрываться, чтобы глотнуть воздуха. Татьяна хотела, чтобы он стал еще ближе. Она хотела одно дыхание на двоих, его жадные губы на своих губах, его сильные руки на своем теле.

Евгений стал всем ее миром. Татьяна стала для него воздухом. Евгений держал в объятиях любимую, целовал ее, чувствовал, как она прижимается к нему. Ее тонкая, бледная, словно фарфоровая, кожа была прохладной под его пальцами, а губы мягкими и податливыми. Его мир сжался до зрачков ее ореховых глаз. Время выписывало восьмерки, даря им несуществующие минуты. Время исчезло совсем.

Татьяна очнулась в его объятиях. Ее голова покоилась у Евгения на плече. Она слышала, как стучит его сердце, знала, что улыбка играет на его губах.

Евгений чувствовал тяжесть ее тела в своих руках. Знал, что она не бесплотный призрак. Он гладил Татьяну по волосам, перебирал тонкие теплые пальцы, легонько прикасаясь к ним губами. Она здесь. Она с ним. Он обнимает ее и целует. Он счастлив.

Татьяна водила пальчиком по его запястью, поднималась до локтя и опускалась к ладони. Она чувствовала себя счастливой и любимой.

Она подняла взгляд на окно. В щель между портьерами светил желтый фонарь. Темнота поглотила улицу. Ей следовало возвращаться домой. Впервые в жизни ее не волновало, что скажет маменька, что вообще кто-то что-то скажет или подумает.

Внезапно пасмурные тучи набежали на ее лицо, взгляд изменился. Евгений посмотрел на нее вопросительно.

– Завтра дуэль. Ты отменишь ее? Вы же не будете теперь стреляться с Владимиром?

В ее голосе звучала надежда, на губах играла улыбка. Татьяна чувствовала себя безмерно счастливой и не могла представить, что ее счастье что-то способно омрачить.