Улыбнись навсегда (сборник) - Юрий Иосифович Малецкий

А может, и нет. Уж если он стоял на своем, то стоял. А я лежал — и в таком комфортабельном положении, как загипнотизированный, читал:

«…дело это состояло в разрешении вопроса о том, что такое, зачем и откуда взялось это удивительное учреждение, называемое уголовным судом, результатом которого был тот острог, с жителями которого он отчасти ознакомился, и все те места заключения, от Петропавловской крепости до Сахалина, где томились сотни, тысячи жертв этого удивительного для него уголовного закона.

Из личных отношений с арестантами, из расспросов адвоката, острожного священника, смотрителя и из списков содержащихся Нехлюдов пришел к заключению, что состав арестантов, так называемых преступников, разделяется на пять разрядов людей.

Один, первый, разряд — люди совершенно невинные, жертвы судебных ошибок, как мнимый поджигатель Меньшов, как Маслова и другие. Людей этого разряда было не очень много, по наблюдениям священника — около семи процентов, но положение этих людей вызывало особенный интерес.

Другой разряд составляли люди, осужденные за поступки, совершенные в исключительных обстоятельствах, как озлобление, ревность, опьянение и т. п., такие поступки, которые почти наверное совершили бы в таких же условиях все те, которые судили и наказывали их. Этот разряд составлял, по наблюдению Нехлюдова, едва ли не более половины всех преступников.

Третий разряд составляли люди, наказанные за то, что они совершали, по их понятиям, самые обыкновенные и даже хорошие поступки, но такие, которые, по понятиям чуждых им людей, писавших законы, считались преступлениями. К этому разряду принадлежали люди, тайно торгующие вином, перевозящие контрабанду, рвущие траву, собирающие дрова в больших владельческих и казенных лесах. К этим же людям принадлежали ворующие горцы и еще неверующие люди, обворовывающие церкви.

Четвертый разряд составляли люди, потому только зачисленные в преступники, что они стояли нравственно выше среднего уровня общества. Таковы были сектанты, таковы были поляки, черкесы, бунтовавшие за свою независимость, таковы были и политические преступники — социалисты и стачечники, осужденные за сопротивление властям. Процент таких людей, самых лучших общества, по наблюдению Нехлюдова, был очень большой.

Пятый разряд, наконец, составляли люди, перед которыми общество было гораздо больше виновато, чем они перед обществом. Это были люди заброшенные, одуренные постоянным угнетением и соблазнами, как тот мальчик с половиками и сотни других людей, которых видел Нехлюдов в остроге и вне его, которых условия жизни как будто систематически доводят до необходимости того поступка, который называется преступлением. К таким людям принадлежали, по наблюдению Нехлюдова, очень много воров и убийц, с некоторыми из которых он за это время приходил в сношение. К этим людям он, ближе узнав их, причислил и тех развращенных, испорченных людей, которых новая школа называет преступным типом и существование которых в обществе признается главным доказательством необходимости уголовного закона и наказания. Эти так называемые испорченные, преступные, ненормальные типы были, по мнению Нехлюдова, не что иное, как такие же люди, как и те, перед которыми общество виновато более, чем они перед обществом, но перед которыми общество виновато не непосредственно перед ними самими теперь, а в прежнее время виновато прежде еще перед их родителями и предками».

Да, вот это поступь. Будь он прокурором — дело было бы закрыто не в пользу обвиняемого. Будь он адвокатом, дело тут же бы кончилось оправданием обвиняемого.

И все равно это было не то. То да не то. Могучая, безотрадная книга в защиту радости духовного перерождения!..

…За окнами идут поезда, я знаю, куда они идут — это гудки на север, в Вупперталь, Мюнстер, Хаген, а то и дальше — с пересадками — в Гамбург, Берлин, Ганновер… и на юг, в Висбаден, Майнц, Франкфурт. Это все так недалеко по сравнению с теми, которые шли рядом с моим привокзальным домом в Самаре по Казанской железной дороге, например, Ташкент, Самарканд… 8 часов до Оренбурга — а там уже Азия, я еще помню старую Азию, где-то вблизи Сыр — или Аму-Дарьи (мне было 12, я только на уроках имел пятерки по географии), но помню, как женщины входили в вагоны с кошмами, полными воняющим животным чалом — верблюжьим кумысом… Обойдусь без чала — мне, как диабетику, он, кажется, не показан. Или показан? Лучше не смотреть. А еще лучше чалить отсюдова; да уж не убежишь, если жить не надоело. А если надоело? А это ты сам решай: переливание крови — нужно только живому. Но тебе ее переливают — и ты ее принимаешь. Неизвестно чью, но твоей группы. Ну и молчи. Лежи, пока капает. Скажи спасибо. Кровь дорога — и не только в денежном измерении. Кто-то отдал свою кровь не для того, чтобы ты ворчал, типа того: жизнь скучна, а смерть страшна. Кто-то, кто отдает тебе кровь, не спрашивая: тебе не надо? так я отдам ее другому, кому нужнее. Ах, нужна… тогда лежать руки по швам, работать кулачком, так-то оно лучше.

Ночь полна страха. Это от темноты.

Глухомань

Орет

Один-одиночный клиент

Все иное молчит:

Русско-немецкий шалман

Окруженный турецким кагалом

Окруженным огромным дурдомом

Тишина завтра снова под танки

Меланомы

   фибромы

      саркомы —

Кома.

На свету боишься меньше. На свету отвлечься можно: больше предметов вокруг тебя выявляют свой характер, вытесняя из тебя — твой.

Откуда я заплыл, чтобы выплыть и всплыть здесь, в кардиологической палате Централ Клиникум? А? Отвечай. Или я путаю и нахожусь в алльгемайне стацион — общем отделении психиатрической клиники? А? Отвечай.

Ладно, напомню тебе. Привезли меня-тебя четыре санитара, там два часа, на ночь глядя, испытывали. Взяли из вены крови пять пробирок, сделали «долгую» ЭКГ с кобурой на поясе часа на полтора. И еще полтора часа расшифровывали.

Ну ладно, я лежал как живой. Я им и был. Лежал и лежал и лежал. Потом сажают на роллстул — и на 4-й этаж. Боже, снова он, все тот же мой четвертый. Отделение кардиологическое и онкологическое. Лейся, песня! Тут по коридору — сплошной Клод Моне. В факсимильных репродукциях. Часто в натуральную величину. Сколько-сколько радости должен он приносить нам — детишкам гнезда онкологического, кардиологического, гематологического, гастроэнтерологического, сколько положительных эмоций будить, будировать, будоражить в нас, обитателях и завсегдатаях мимоидущего рая. Какими обещаниями он манит на волю, в стога Живерни, купальни Аржантейля, на бульвары Капуцинов и авеню Опера! В утра, дни, подмосковные вечера Руанского собора! Только выполняйте предписания врачей, только позвольте нашей врачебной команде поставить вас