Площадь атаки - Кори Доктороу

голову многим, однако мне не удалось найти ни одного реального человека, который бы на деле пользовался этим. Мне не составило труда извлечь из Anonymouth лист предложений о том, как сделать мою фальшивку менее заметной для самого Anonymouth: укоротить вот эту фразу, подобрать синоним этому слову, добавить пару запятых. Через несколько раундов мои фальшивки стали способны надежно обманывать и людей, и роботов.

У меня был на примете кандидат на роль информатора – один из тех южноафриканцев, Николас Ван Дейк. Я видела этого парня в деле – он часто ругался со своими словстакийскими коллегами и поэтому вполне убедительно смотрелся бы в роли стукача. Я еще немного сгустила краски, вложив в уста Николаса легкое сожаление о том, сколько бабла загребают его враги за свое предательство, и намекая на небольшой процент за собственную неподкупность и добродетельность. Получилось весьма правдоподобно. Литвинчук, естественно, взбеленится, узнав, что среди его подчиненных полным-полно предателей, но даже он заподозрит неладное, если такой ушлепок, как Ван Дейк, вдруг решит сдать своих товарищей, не выторговав малую толику для себя.

Еще пара проходов через Anonymouth, и у меня появился вполне пригодный текст, а также URL облачного хранилища, куда я сложила все эсэмэски. В министерстве внутренних дел никто не шифровал письма по протоколу PGP, потому что зачем нормальным людям вся эта ерунда, поэтому было проще простого заложить в ящик к Литвинчуку письмо, неотличимое от настоящего. Я даже подделала шапку документа – по той же причине, по какой создатель кукольных домиков рисует крохотные названия на корешках книг в гостиной. Пускай этого никто не увидит, все равно профессиональная гордость требует соблюдать точность даже в мельчайших деталях.

К тому же у меня был скрипт, способный сделать это.

– Что дальше? – Кристина восхитила меня своим встревоженным видом. Словно боялась, что я вдруг выпущу клыки и разорву ей горло.

– Дальше мы дадим Литвинчуку пятнадцать минут на прочтение этого письма. Если он не заглянет в почту, напишем ему с телефона Ван Дейка. Кстати. – Альт-таб, альт-таб, вставить номер, три клика, и я отсоединила от сети настоящий телефон Ван Дейка, сделав его недоступным на случай, если Литвинчук вздумает позвонить ему.

Уже совсем стемнело, стало холодно, и без перчаток пальцы жгло как огнем. Закончив работать на клавиатуре, я натянула перчатки и включила встроенные обогреватели. Я заряжала их весь день, чтобы хватило на целую ночь на баррикадах. Перчатки Кристины пестрели прожженными дырками от сигареты, и ей, наверно, было в них холодно. Гадкая привычка. Так ей и надо.

Народу на площади прибавилось. Полыхали костры в бочках, в их мерцающем свете и в последних багровых отблесках заката я разглядела на многих демонстрантах хлипкие самодельные бронежилеты.

– Ребят, плохи ваши дела.

– Почему?

Я показала на парня, который раздавал малярные респираторы.

– Потому что эти маски бесполезны против слезоточивого газа или перечного спрея.

– Знаю. – Ее фатализм был непробиваем.

– И что?

Она пожала плечами в типичной борисовской манере:

– Зато они чувствуют, что делают нечто полезное.

– Чувствовать – это мало, – ответила я. – Может быть, когда-то, во времена Вацлава Гавела, в этом был какой-то смысл. У вас тогда правили бестолковые борисы, державшие тайную полицию на водке и чистках. Уверенные в собственном инженерном таланте, они сооружали огромные, величиной с холодильник, подслушивающие устройства, нуждавшиеся в ежечасном ремонте и смене масла. А сейчас контрразведчики вроде Литвинчука могут каждые пару лет летать в Вашингтон на специальную ярмарку, где богатейшие компании предлагают всем желающим свое великолепное шпионское оборудование. Естественно, за всеми этими компаниями стоят либо русские, либо китайцы, либо американцы, но все равно их техника в миллион раз лучше, чем все то, что сможет самостоятельно произвести Словстакия. И они снимут с вас шкуру, как с апельсина. И дело не только в слежке. Почитай брошюры о современном нелетальном оружии. Болевые лучи, от которых плавится лицо, аэростаты с перечным спреем и нервно-паралитическим газом, звуковые пушки, от которых ты наложишь в штаны…[5]

– Знаю, знаю. Ты об этом давно твердишь. И чего ты от меня хочешь? Я стараюсь быть умнее, учу своих друзей быть умнее, но что мне делать со всеми этими людьми…

Меня охватил жар.

– Если у тебя нет решения, это не значит, что его не надо искать. И не значит, что решение нельзя найти. Ты и твои семеро друзей ничего не измените, вам нужна помощь всех, кто сюда пришел. Вы знаете то, чего не знают они, и, пока они этого не узнают, их будут бить. – У меня дрожали руки. Я сунула их в карманы. Покачала головой, пытаясь отогнать звеневшие в ушах людские крики, крики, услышанные в другом месте и в другое время. – Вам нужно стать лучше, потому что дело очень серьезное и иначе вы погибнете. Можете бежать от этих клоунов, прятаться за «параноид-андроид» и чехлами Фарадея, но рано или поздно вы непременно допустите ошибку, и их компьютеры выловят эту ошибку, и тогда…

В этот миг донер-кебаб встал у меня поперек живота, и я больше не могла говорить – то ли рыгну, то ли разрыдаюсь, уж не знаю, что хуже. Я не идиотка – скорее, говорила это себе, чем Кристине. Если днем на работе ты помогаешь репрессивным режимам следить за своими диссидентами, а потом в качестве хобби помогаешь этим диссидентам уходить от слежки… Прямой путь к саморазрушению.

Я это понимаю.

Но попробуйте мне сказать, что сами вы никогда и ни в чем не противоречили себе. Скажите, что никогда не замечали в себе раздвоения, не совершали поступков, зная, что впоследствии пожалеете о них, зная, что это неправильно, и все равно совершали. Как будто смотрели на себя со стороны.

Просто у меня это происходит более драматично.

Кристина, должно быть, что-то прочитала на моем лице. Только этого не хватало. Не ее дело знать, что творится у меня в душе или в голове.

Но она крепко обняла меня – в этом борисы тоже большие мастера. Жест был добрым. Я втянула носом сопли, загнала обратно слезы и обняла ее в ответ. Под бесчисленными слоями одежды она была совсем крохотная.

– Ничего, – сказала она. – Мы понимаем, ты просто хочешь нас уберечь. Мы постараемся.

«Сколько ни старайтесь, этого будет недостаточно», – подумала я, но не сказала. И пожала ей руку.

– Пойдем.

Толпа демонстрантов разрослась, кое-где слышались народные песни – низкие голоса чередовались с высокими, нежными.

Кристина тоже запела вполголоса. Песня взлетела над площадью и задала ночи другой ритм – люди притопывали в такт, поднимали