Меркьюри - Эми Джо Бернс

любил и который не мог ответить ему тем же, особенно когда сталелитейные заводы закрывались и все кому не лень вещали, что славные дни Питтсбурга прошли. Ни один уроженец западной Пенсильвании с этим бы не согласился, решил Мик. Он был хорошим солдатом и до конца держался первоначальной стратегии.

Никого не бросаем.

Это подразумевало собственно Питтсбург. Да к тому же им больше и некуда было податься. Так Элиза сделалась вечной чужачкой в новых для нее краях, чтобы Мик мог благоденствовать там, где его все знали. Для Элизы «процветать» вовсе не означало получать зарплату и тут же всю ее спускать. Чего не сказать о Мике. Он не тратил деньги на алкоголь и сигареты, нет ― он обрастал скарбом. Техникой. Инструментами. Инвентарем. Еще он покупал жене шоколад и цветы, потому что Элиза не желала срезать из собственного сада лилии, а потом смотреть, как они умирают. Мик Джозеф просто отказывался понимать, что он безудержный расточитель в самом худшем смысле.

Бэйлор рано уяснил, что деньги, быть может, и являлись поводом для родительских ссор (когда они были еще достаточно неравнодушны друг к другу и могли ссориться), но настоящая причина крылась не в этом. Корень всех проблем был в неустойчивом, непредсказуемом складе мышления Мика. Он постоянно был одержим идеей начать все с чистого листа, единым махом стерев все, что уже было построено, а потому не видел надобности сохранять и поддерживать хоть что-то, им созданное.

Будучи дочерью фермера, Элиза не знала иного способа существования, кроме как закапывать крошечные зернышки в землю и лелеять проклюнувшиеся из нее ростки. Ее фамильная ценность ― семена томатов «Блэк Крим» ― была одной из немногих памятных вещей, что Элиза взяла с собой, когда Мик вернулся из Вьетнама и увез ее из родного дома. Увез так, словно у нее не было никакой собственной жизни на Среднем Западе, пока он шагал по залитым водой полям, испещренным такими глубокими и вязкими бороздами, что начисто стиралась кожа с пяток. Элиза планировала поступить в колледж и стать школьным учителем, но шанса это осуществить не получила.

Так излагала ему историю семьи Элиза. Не Уэйлону, не Шэю, а лишь одному Бэйлору. Даже спустя двадцать с лишним лет он помнил, что рассказывала ему Элиза о тех временах.

Шел 1972 год, и Мик Джозеф служил своей стране, а Элиза служила Мику, вынашивая, а потом вскармливая ему сына. Жили они посреди лесов в старом, отогнанном в самый конец тупика железнодорожном вагончике, принадлежащем дяде Мика, в то время как сам Мик увлеченно разрабатывал свои грандиозные замыслы.

Он бы мог заняться керамикой. Мог бы поступить в университет. Мог бы основать газету или, как вариант, строительную компанию (такой опыт он получил, когда несколько лет назад он со своим отцом строил дома с нуля). Мик мерил шагами вагон поезда с карандашом и газетой в руках и записывал свои идеи.

Элиза наблюдала за ним и покачивала сына. Однажды, когда муж вышел из вагончика и пропал куда-то на весь день, она поглядела на мальчика и сказала: «Смотри не вырасти таким, как этот человек». Сквозь все детские воспоминания Бэйлора пульсирующей жилкой тянулась эта фраза. Бэй сделался лучшим другом и наперсником матери. А еще мало-помалу сам научился определять, каким ему не следует быть.

Мик утверждал, что Бэйлор до трех лет не разговаривал, потому что тупой. Он выдавал это как окончательный вердикт, однако Бэйлор знал, что это не так. С самых ранних пор его мать хотела, чтобы он не говорил с ней, а слушал, поскольку этого никогда не делал отец. Лишь позднее, когда Бэй стал уже достаточно взрослым, чтобы понять, что это пассивное слушание никому не принесло пользы, и тем более матери, он научился получать удовольствие от собственного речевого аппарата.

Всякий раз, когда Мик в отношении него произносил слово «тупой», Бэйлора трясло от ярости. Он дал себе клятву, что однажды докажет отцу, каким он может быть красноречивым, умным, необузданным и резким. Однажды он не станет сдерживаться.

Но сперва о чуде. В 1973 году человек по прозвищу Кореш, с которым Мика призвали в армию, обнаружил в центре Меркьюри дом, необитаемый с тех самых пор, как американское правительство начало отправлять юношей во Вьетнам. Никто не жил там потому, что в середине крыши зияла большая дыра и были выбиты все стекла. Медные трубы были сняты и украдены. Полы устилали несколько поколений осенних листьев, их корежило и вспучивало от снега и дождя. Поговаривали даже, что однажды туда забрела лошадь и нагадила на пол гостиной.

Мик решил, что этот дом ― предначертание судьбы. Его не пугало ни его состояние, ни подозрительное неправдоподобие такой удачи. А грязь? Грязь для него означала лишь то, что предстоит как следует приложить руки.

Это был дом, в котором его супруга могла бы взрастить семью.

Они перебрались жить в этот громоздкий дом, который Мик купил в кредит, хотя для переезда было не самое лучшее время: Бэйлору едва исполнился год, а Элиза снова была беременна. Именно в этом доме на Холлоу-стрит и зародилась сказка семейства Джозеф.

Мик натянул рабочие сапоги, сунул в ремень на поясе молоток, настроил у себя на радио Вивальди и приставил к стене дома длинную стальную лестницу. Целый день он лазал по ней вверх и вниз, таская ведра со смолой, куски резины и листы фанеры, чтобы заделать на крыше дыру. В воздухе пахло смолой и древесиной. Прогнившие перекладины Мик вытащил и повыкидывал на задний двор. Забравшись на самую верхотуру своих владений, он стоял там в грязных штанах, с обнаженным торсом, потный от жаркого полуденного солнца. Довольно скоро возле дома начали собираться любопытные. Незнакомцы, которым предстояло сделаться их соседями. И среди них ― молодая соседская женушка Энн, которая впоследствии стала единственной подругой Элизы.

– Смотри-ка ты, ― сказала Элиза Бэйлору, которого она держала у себя на боку перед окном, ― а он любит бывать на публике.

Едва эти слова слетели с ее губ, как снаружи послышался грохот ― продолжительное тра-та-та-та-та скатывающегося с крыши тела. Увидев, как Мик с высоты шмякнулся об землю, Элиза пронзительно закричала. Зрители дружно ахнули. Проезжавшая мимо машина завизжала тормозами. Весь городок, казалось, задержал дыхание. Спустя немного времени Мик поднялся, точно скелет, восставший из могилы, с хрустом поворочал туда-сюда головой. Стряхнув приставшие к нему обрывки сирени, он снова полез по лестнице наверх заканчивать работу. Элиза, выскочив на крыльцо, изогнулась над перилами,