Меркьюри - Эми Джо Бернс

И определенно случались не впервые. Это чувствовалось по тому, как утомленно прозвучал ее отказ и с какой желчностью она это сказала. Бэйлору показалось, будто он неудержимо падает, скатывается куда-то вниз, сожалея, что вообще это увидел.

И желая быть не единственным, кто это узнал.

В тот вечер, пока отец на своем новом инструменте донимал «Серенадой» остальных членов семьи, Бэйлор сидел ссутулясь на ступенях и тяжело дышал. Из-за того, что ему довелось узнать, он почувствовал себя в семье изгоем, хотя на этот раз именно Мик вполне заслужил зваться Каином.

С давних пор Элиза приучила Бэйлора при взгляде на отца видеть самого себя, и теперь, когда Марли произнесла те же самые слова, что несколько недель назад сказала Энн: «Чего ты хочешь?» ― Бэйлор запаниковал. Ему казалось, из него изливается яд, который он не в силах контролировать. И он умчался от Марли, даже не захлопнув дверцу фургона, потрясенный мыслью, что неотвратимое уже случилось.

Бэйлор не хотел отпускать от себя Марли и в то же время сомневался, что она останется. Как и в ситуации с Элизой, которая была научена подчиняться супругу и внутри себя кипела гневом, единственным человеком, которого наказал в итоге Бэйлор, был он сам. Никто не видел, как он томится и страдает, никто не понимал, почему он так сторонится тех романтических жестов, которые так любил Мик: цветов, шоколадок, мелких презентов, обвязанных атласной ленточкой. Все они являлись инстументом манипуляции. Когда Мик делал какую-то очередную глупость, эти подношения были единственным доступным его разумению средством извиниться перед женой.

Бэйлору не хотелось строить из себя такого милашку. Милашку, которому нельзя доверять. Он высказывал все без обиняков, строил неказистые крыши и отдавал себе отчет, что нередко ведет себя как засранец. Злость была для него желанной тьмой, что, точно плесень, медленно заполоняла его существо. Он не в силах был остановить ее или вырвать. Он мог лишь какое-то время ее скрывать.

И время это истекло, когда выяснилось, что Марли беременна. Вновь в его жизнь вторгся Уэйлон и вырвал то, что принадлежало ему! Бэйлор больше не мог сдерживать ярость. Ему невыносимо было видеть отцовскую усмешку: дескать, не сумел удержать свою женщину. Как будто у Мика было право об этом судить! Бэю тяжело было пережить тот факт, что все давно уже знали. И он не мог смириться с той истиной, которую знал с самого начала: что Марли слишком прекрасна для него и рано или поздно предпочтет хорошего сына плохому.

Все старания измениться, его пробужденная душа, его жертвы ― все пошло прахом. Марли была достойна большего, чем Джозефы, однако именно Джозефов ей суждено было получить.

«Ну и хрен с ним, ― решил Бэйлор. ― К чертям все это!»

Позади дома на деревянной скамье он выстроил целый ряд стеклянных банок для заготовок. Затем взял стальную бейсбольную биту и принялся крушить их одну за другой. В воздухе стоял звон стекла и грохот. Крайняя, отчаянная, ожесточенная боль разломанной души.

Бэй уже выстроил было новый ряд банок, когда почувствовал за спиной присутствие матери. Обернувшись, он непроизвольно отметил ее отглаженную юбку, телесные чулки и темно-бордовые туфли.

В голове у него промелькнуло: для кого это она так вырядилась? Мик после рабочего дня отрывался от своих кроссвордов только затем, чтобы сунуть в рот еду. И трудно было представить, чтобы Элиза разоделась лишь для себя самой, ― такой вариант Бэй даже не рассматривал.

– Брось, мам, ― ухватился он снова за биту. ― Не хочу сегодня слышать про «не превратись в такого же, как Мик».

Элиза ничего не ответила, и Бэйлор разбил одну банку, потом другую, третью. Наконец он повернулся, напряженно себя чувствуя от сосредоточенного спокойствия в ее глазах.

– Что? ― резко спросил он.

– А ведь это мог быть ты.

Она имела в виду Уэйлона, его будущего ребенка и красивую подружку. Бэйлор готов был уже закричать в ответ, заявить наконец во всеуслышание, как же ненавистно ему быть старшим сыном в этой богом проклятой семье. Но тут Элиза добавила:

– Радуйся, что обошлось.

На этом она ушла обратно в дом, а Бэйлор почувствовал, как по шее сбегает тоненькая струйка крови. Отлетевший осколок стекла разрезал ему кожу под ухом, причем достаточно глубоко, чтобы остался шрам. Бэй не смог в полной мере понять, что имела в виду мать, но понял точно, что на сей раз запятнал себя Уэйлон. Когда Бэйлор осознал, что, потеряв Марли, он обрел все то, чего так долго втайне желал, он почувствовал освежающий, бодрящий холодок.

В глазах Элизы возврат к прежнему был невозможен. Битва за звание хорошего сына завершилась, и победил в ней Бэйлор.

Глава 29

За последующие годы Бэйлор научился делать отличные кровли. Ради этого он продал свой «Камаро», ради этого жертвовал собственным телом, вечно обдираясь, травмируя сухожилия и связки. Но что это мастерство дало ему взамен? Оно не дарило Бэйлору любви, не скрашивало его ночи. Он дал себе обещание никогда больше не разговаривать с Марли, которому был верен очень недолго, так что никто этого даже не заметил, кроме него. Как ни крути, но Марли все равно вошла в его жизнь: она жила с ним под одной крышей, ела с ним за одним столом, даже прикидывалась, будто управляет его бизнесом. Пастельные конвертики, рекламные обзвоны. Во всем этом Бэйлор видел воплощение того, что давным-давно предсказала его мать. Марли с Уэйлоном на пару, конечно, восторжествовали бы ― со своими броскими наименованиями, деловыми рубашками, с логотипами, прилепленными к бокам фургона. А Бэй так и остался бы в пыли и грязи того единственного дела, что у него получалось хорошо.

Лишь после того, как заболела мать, Бэйлор понял, что для Марли никогда не важна была какая-то победа. Насколько он мог судить, за то время, что прошло после ее первого визита к их домашнему ужину, Марли потеряла больше, чем обрела. Ее мать уехала в другой штат, сама она забеременела, и у нее не было собственного жилища. Тем не менее Марли вела себя с Джозефами так, словно они заслужили перед ней право называть их своей семьей, даже притом, что никто палец о палец не ударил ради этого. Так она стала помогать Джозефам, и помощь Марли была такой же, как и ее любовь ― подобна приливной волне. Когда пришла пора, она приняла на себя обязанности Элизы так живо и естественно, что никто и не заметил перемены. Она заботилась